Павел (Песах) Амнуэль
Дорога на Элинор
Глава первая
— Станция «Рижская», — просипел простуженный и давно растерявший интонации женский голос. Терехов вспомнил, каким был этот голос раньше, десять лет назад, когда он, молодой тогда и зеленый, как стручок гороха, ездил по замоскворецкой линии к своему первому издательскому рецензенту. Неужели, подумал он, с тех пор магнитофонную запись ни разу не возобновляли и в кабине машиниста все эти годы крутилась одна и та же катушка?
Поезд вылетел из тоннеля на станцию, и Терехов, продолжая думать о судьбе женщины, оставившей на ленте некогда красивый и ясный голос, поднялся и направился к раскрывшимся дверям.
— Осторожно, двери закрываются, — сообщило поездное радио, — следующая станция «Алексеевская».
Терехов шагнул на перрон в тот момент, когда створки начали сдвигаться. Что-то толкнуло его в спину, жестко вывернуло правую руку, и пальцы, державшие «дипломат», разжались.
Поезд умчался, красные габаритные огни исчезли за поворотом тоннеля, и только тогда Терехов понял, что его ограбили. «Дипломат» выхватили, когда он выходил из вагона, и грабитель уехал к станции «Алексеевская», а оттуда — в непредсказуемом направлении.
Терехов растерянно огляделся — никому до него не было дела, никто и внимания не обратил на случившееся. Милиционер, стоявший шагах в десяти, внимательно следил за группой парней, только что спустившихся на перрон: у каждого в руке была початая полуторалитровая бутылка пива «Бочкарев», и со стороны ребята похожи были на героев-панфиловцев, готовых броситься под любой самый завалящий танк.
— Черт! — сказал Терехов. — Черт, черт, черт!
— Что, простите? — повернула к нему голову старушка, семенившая по перрону с большой кошелкой в руке.
— Нет, это я так, — пробормотал Терехов, растерянно заглядывая в жерло тоннеля, втянувшего в себя поезд с самым драгоценным, что могли у него отобрать. Во всяком случае, таким было первое ощущение — отобрано единственное, ради чего он жил последние месяцы. Не «дипломат», конечно, — подумаешь, предмет роскоши. Не кошелек с деньгами — сколько там было, сотни две, не больше. И не книга, которую он читал в дороге. Но среди бумаг лежала коробочка с двумя компьютерными дисками. Одинаковыми дисками, на каждом из которых был записан окончательный, проверенный вариант его нового романа.
Какой кошмар, подумал Терехов, придя в себя, наконец, настолько, чтобы ощутить определенную комичность произошедшего. В былые годы потеря портфеля действительно могла бы обернуться трагедией. Достоевский, переписав начисто окончательный вариант «Преступления и наказания», повез издателю рукопись, а в дороге (на чем он ехал-то? На извозчике, видимо; тогда, кажется, даже конки еще не появились) нелепый грабитель, польстившись на с виду богатый саквояж, рукопись-то и спер. Вот это была бы трагедия. Писать роман заново? Это ж какие моральные усилия надо над собой совершить! А если — как у него с «Астрой» — договор, и сроки поджимают, а за неделю новый роман не написать?
Пройдя мимо милиционера (вот уж к кому не стоит обращаться, себе дороже, по инстанциям затаскают, а дипломата не найдут, поди его найди в десятимиллионном городе и без всяких улик), Терехов поднялся в сумрачный вестибюль и вышел под козырек, защищавший от прямых лучей полуденного июльского солнца, но вовсе не от жары, павшей на столицу в последние дни, будто пуховое одеяло, не к сроку наброшенное на уставшее тело. Он снял с пояса мобильник (хорошо, подумал он, ведь и телефон мог оказаться в злосчастном «дипломате») и позвонил в издательство.
— Але, — весело сказал голос редактора Варвары.
— Варя, — трагическим тоном произнес Терехов, стараясь вложить в свои слова побольше инфернальной тоски, — у меня неприятность.
— Господи, Владимир Эрнстович, — всполошилась Варвара, — вы живы?
Она решила, что он звонит из Чистилища?
— И даже вполне здоров, — смягчил тон Терехов. — Но понимаешь, какая штука. Я ехал к вам, вез диск…
— Как договорились, — подтвердила Варвара.
— И в метро у меня стащили «дипломат», — сообщил Терехов. — Прямо из руки вырвали.
— Вы в милицию заявили? — строго сказала Варя, верившая в силу правоохранительных органов, поскольку целыми днями читала по долгу службы романы известных и неизвестных авторов, большая часть которых описывала тяжкие будни работников уголовного розыска.
— Варя, — с досадой произнес Терехов, — о чем ты говоришь? Кто будет искать какой-то «дипломат», уехавший в неизвестном направлении? То есть, направление как раз известно — в сторону «Алексеевской», — но… В общем, я хочу сказать, Варя, что придется мне возвращаться домой и переписывать файл. Это займет часа полтора — туда-обратно, — но ведь не смертельно, правда?
— По сравнению с потерей «дипломата»… — сочувственно сказала Варя. — Конечно, Владимир Эрнстович. Я буду до конца дня. Правда, печенье вас не дождется — знаете, какие у нас девочки сладкоежки?
— Я принесу пачку вафельных, — сказал Терехов. — Вдвоем с вами и съедим. С рюмкой чая.
Варвара глупо хихикнула, представив себе неизвестно что, и Терехов отключил связь. В кармане рубашки он нащупал две десятирублевки — случайно положил, когда менял в кассе деньги на жетончики, хоть в этом повезло, иначе пришлось бы ловить такси и у дома просить водителя дожидаться, пока он поднимется в квартиру, таксисты этого не любят и правильно делают — наверняка многие клиенты сбегают, не заплатив.
На перроне давешний милиционер стоял на прежнем месте и смотрел, похоже, в ту же точку — может, это вообще был не живой человек, а памятник московскому правопорядку, выполненный в натуральную человеческую величину и из естественного человеческого материала?
Подошел поезд, и Терехов шагнул в вагон, оглянувшись в последний момент — может, случится чудо, и грабитель окажется на перроне в толпе?
Станция проплыла мимо, колеса застучали на стыках, Терехов сел рядом с мужчиной, читавшим книгу в яркой обложке, и закрыл глаза.
День начался плохо, к чему удивляться, что он так же плохо и продолжился? С раннего утра в квартире на четвертом этаже начали давно задуманный евроремонт, застучали молотки, дрель с диким визгом вгрызалась в старый, но крепкий, еще шестидесятых годов, бетон. В ушах звенело, зубы ныли — хорошо хоть работать сегодня Терехов не собирался. Быстро позавтракав, он переписал на диски файл с романом (дважды — вдруг один из дисков окажется сбойным) и поехал в издательство, поскольку его вторую неделю торопили со сдачей. По плану роман уже должен был уйти в производственный отдел, а ведь его еще не читали ни Варвара (обычно не менявшая в его рукописях ни слова), ни корректор Дина Львовна (все время жаловавшаяся на изобилие запятых, которые Терехов ставил во всех случаях, представлявшихся ему сомнительными).
Черт возьми, кому мог приглянуться видавший виды «дипломат»? Неужели грабитель вообразил, что найдет там пачки долларов — если он ехал в одном вагоне с Тереховым и следил за ним, то должен был, не будучи слепым, видеть, когда Владимир Эрнстович доставал из «дипломата» книжку, что ничего там нет, кроме вчерашних газет, которые он не успел выбросить (впрочем, и прочитать не успел тоже), коробочки с дисками и старого, хотя и объемистого кошелька. Может, кошелек и привлек внимание вагонного вора? Там действительно могло поместиться довольно много денег, но сейчас кошелек был почти пуст.
Ничего интересного грабитель в «дипломате» не найдет и что сделает тогда? Выбросит? Оставит где-нибудь на улице или прямо в холле «Алексеевской»? Может, съездить и поспрашивать? Глупости, только время зря терять — почему он решил, что грабитель вышел именно на следующей станции?
— «Академическая», — услышал Терехов знакомый чуть ли не с младенчества голос. — Следующая станция «Профсоюзная».
Надо же, неужели он так расстроился, что едва не проехал собственную остановку? Терехов успел выйти из вагона, когда двери уже закрывались, и ему показалось, что кто-то за спиной вот-вот схватит его за руку — deja vu, бзик, совсем он сегодня не в форме.
Дома, прежде чем сесть к компьютеру, Терехов достал из холодильника початую неделю назад бутылку «Наполеона», плеснул в стакан — немного, на два пальца, вполне достаточно, чтобы снять стресс — и выпил одним глотком.