Если дофин умрет, наследником трона станет маленький герцог Бургундский. И если умрет он, король, Францией снова будет править ребенок. Дофин не должен умирать. В дороге маркиза пыталась всячески его успокоить.
— Я слыхала, — сказала она, — что доктор по имени Пуссе лучше всех на свете разбирается в оспе. Может быть Ваше Величество пошлет за ним? Он обыкновенный буржуа, ничего не знает о придворных манерах и этикете, но если он все-таки успешнее других лечит оспу, может, Вашему Величеству все же пригласить его в Версаль?
— Мы должны использовать все возможности, — согласился король. — Неважно, какого происхождения этот человек, давайте пошлем за ним.
— Я прикажу, чтобы он тотчас ехал во дворец, — сказала маркиза.
Луи сидел у постели дофина и отмахивался от всех, кто напоминал ему об опасности.
«Мой сын, — думал он, — мой единственный сын! Как жаль, так мы так и не стали друзьями».
Теперь он глубоко сожалел о разногласиях. Он пытался припомнить, когда же они начались. Он вспоминал о тех временах, когда дофин был еще ребенком, когда он, король, входил в детскую, и сынишка бросался к нему со всех ног.
«Тогда он любил меня больше всех на свете — думал король. — Сейчас же он равнодушен ко мне как к человеку, и даже испытывает ко мне враждебные чувства как к королю. И даже подумывает о тех временах, когда сможет занять мое место. Значит ли это, что он ждет моей смерти? Господи, как печальна жизнь!»
Ах, если бы он, король, мог сказать: «Остановись, мгновенье!» Тогда он оставался бы вечно молодым — молодым супругом, молодым отцом, молодым королем, при виде которого люди вопили: «Да здравствует наш Обожаемый!» И, оглядываясь назад, он видел, что дорога на Компьен, словно пограничная межа разделила его жизнь на две части. Что посеешь, то и пожнешь, как сказали бы некоторые.
Здесь, у одра сына, он жаждал быть хорошим человеком, хорошим королем, любимым двором и народом. Но он уже хорошо знал самого себя и понимал, что эти чувства раскаяния и сожаления отнюдь не вечны. Пройдет время — и они исчезнут.
Словно смерч, пронесся доктор Пуссе по апартаментам дофина. Он вовсе не презирал этикет — он просто не подозревал о его существовании. Он не видел разницы между графом и герцогом, он не знал, какой глубины поклоны следует отвешивать тому или иному, да если б и знал, этот вопрос его не занимал нисколечко. У него в жизни была лишь одна цель — лечить пациентов от оспы. И для него неважно было, кто они — наследники нищих с улицы де Бушери, или наследник французского престола, для него это были лишь пациенты, на которых он практиковал свое искусство.
И единственным человеком, заслужившим его одобрение, была супруга дофина — та самая одетая в белое женщина.
— Вы! — кричал он, тыча в нее пальцем. — Вы останетесь при больном. Остальные же должны слушать ваших указаний!
Она ему нравилась. Она действовала спокойно, без суеты, беспрекословно и умело выполняла все его приказы.
— Гм-м-м, — промычал Пуссе. — Когда этот молодой человек выздоровеет, он должен будет поблагодарить двоих — свою сиделку и своего врача.
И проорал указания, которые она с живостью выполнила. Да, они беспрекословно доверяли друг другу, эти двое.
— А теперь, детка, — заявил доктор, — пусть наш больной отдохнет. Никто не должен его тревожить, понимаете? Даже его папаша.
— Понимаю, — последовал короткий ответ. Пуссе ласково потрепал ее по руке:
— Хорошая сиделка — главная помощница врача, — объявил он.
Состояние дофина внушало большие опасения, и король явился в очередной раз посидеть у постели сына.
Пуссе подскочил к Луи и, схватив его за пуговицу, потащил прочь.
Несколько придворных, сопровождавших выход короля к сыну, остолбенели от такой неслыханной фамильярности, и Пуссе это заметил.
Он криво усмехнулся и на секундочку позволил себе отвлечься от больного и обратиться к королю.
— Послушайте, мсье, я понятия не имею, как мне следует с вами обращаться. Для меня вы всего лишь — добрый папаша моего пациента. Вы волнуетесь, потому что сын ваш тяжело болен. Но взбодритесь, папаша! Ваш сынок скоро поправится.
Луи положил руки на плечи доктора и взволнованно воскликнул:
— Я знаю, что мы можем вам верить! Вы не испытываете пиетета ни перед кем, кроме как перед оспой!