Сейчас его больше занимала Аделаида. Ей было восемнадцать, она все еще была по-детски хорошенькой, и он забавлялся, слушая ее рассуждения о государственных вопросах. Она взаправду полагала, что имеет на короля большое влияние, — наверное, поэтому она так его и любила. Действительно любила — как ему рассказывали, при ней никто не смел делать в адрес короля никаких критических высказываний. Услыхав подобное, она впадала в ярость и кричала: «В подземелье негодного!»
При дворе подозревали, что у непредсказуемой и агрессивной Аделаиды не все в порядке с психикой. Да и вообще задавались вопросом: неужели король хотел бы, чтобы его дочери оставались старыми девами? Анне Генриетте уже двадцать три, Виктории — семнадцать, Софи — шестнадцать, тринадцать лет Луизе Мари, да еще восемнадцатилетняя Аделаида — все дочки вошли в брачный возраст, однако король не предпринимал в этом направлении никаких шагов.
Были и такие, которые с подозрением поглядывали на взаимоотношения короля с дочерьми — особенно с Аделаидой, столь явно и страстно влюбленной в отца. Но король не обращал на слухи никакого внимания — ему было все равно, что говорят о нем при дворе и особенно в этом гадком Париже, который разлюбил его с тех пор, как король перестал в нем бывать.
Ему просто нравилось, что дочери оставались при дворе. Было приятно наблюдать, с какой любовью они относились к нему и с каким пренебрежением к матери.
О, он прекрасно сознавал, что вокруг него плетутся интриги, но нисколечко против них не возражал — его это даже развлекало.
Единственный, кто его раздражал, — дофин, наследник. И король, и наследник находились под определенным влиянием партии иезуитов, но наследник был уж слишком праведным.
Дофину был двадцать один год, это был довольно несимпатичный толстяк, и просто удивительно, как он мог завоевать такую безоговорочную любовь обеих своих жен — нынешней, Марии Жозефины, и первой жены, Марии Терезы Рафаэлы, которая умерла родами.
Луи предвидел, что со временем дофин станет для него серьезной проблемой. Если он собирается так уж серьезно поддерживать иезуитов, а через них — церковь, в стране могут возникнуть трения. Дело в том, что церковь традиционно выступала против парламента — началось это еще в 1713 году, когда Папа Климент XI издал буллу Unigenitus, а в 1730 году государство подвергло ее резкому остракизму.
Но Луи предпочитал не задумываться о проблемах, которые могли возникнуть в будущем, — он жил сегодняшним днем.
И все же он не мог отогнать мысли о семье — нет, не о королеве. Теперь он редко о ней вспоминал — она давно ему надоела. Их брак вообще вызвал в свое время удивление всей Европы: нищая дочь польского короля-изгнанника и абсолютный правитель одной из величайших стран. Но в те первые годы он ее любил — ведь ему было всего пятнадцать лет, и она была его первой женщиной. Она родила ему десятерых детей, из них выжили семеро, так что оба они сполна выплатили свой долг стране и могли больше не беспокоиться друг о друге. Пусть она живет как хочет — скучно, уныло проводит время за любимыми занятиями, казавшимися ему инфантильными: игрой на клавесине и живописью. Она создала свой собственный двор из особ таких же унылых и благочестивых, как она сама.
А он пойдет своим путем, он будет стараться развеять тоску в компании людей веселых и блестящих, как маркиза де Помпадур.
Сравнивая любовницу с женой, он понимал, что без маркизы он жить бы не смог. Дорогая Жанна Антуанетта, его маленькая рыбка. Ах, рыбка! Жаль, что она столь холодна — впрочем, он также и понимал, что причиной этой холодности отнюдь не были ее чувства к нему.
Он мечтал о любовнице, которая, с одной стороны, разделяла его эротические желания, а с другой — была бы столь же очаровательной и остроумной, как мадам де Помпадур.
Но возможно ли это? Наверное, нет. Вот почему ему следует хранить верность своему дорогому дружочку, который удовлетворяет его во всех отношениях, кроме одного.
Да, наверное, такого, чтобы один человек соответствовал всем твоим требованиям, и не бывает. Вот, например, он любил Анну Генриетту, но ее бесконечное нытье по поводу принца Чарли ужасно его раздражало. И Виктория, вернувшись ко двору из Фонтевро, быстро его утомила — дурочка, да и только, что же касается Софи, так она еще глупее. Луиза Мари умненькая, но, бедное дитя, утомляет его взор своей горбатой спиной.
Сейчас его любимой дочерью была Аделаида — безумная Аделаида, она постоянно развлекала его своими крайностями.