— Извините, дитя мое, но вы появились как раз тогда, когда мне пришло время покинуть вас.
— Если бы Аделаида позвонила всем нам фазу, как только вы выразили желание повидать своих дочерей, я бы успела раньше.
Аделаида резко оборвала ее:
— Вы забываете о том, что вы младшая. Вы обязаны считаться с этикетом Версаля.
— С этикетом Аделаиды, — усмехнулась Луиза Мари. — А не Версаля. Может быть, Ваше Величество прикажет установить новые правила этикета?
Луи погладил ее по щеке:
— Неужели вы хотите, чтобы я лишил мадам Аделаиду удовольствия?
Ему уже надоели и сердитые взгляды Аделаиды, и неповиновение Луизы Мари, и лень Виктории, и глупость Софи.
— Adieu, дети мои. До скорой встречи.
По знаку Аделаиды все его дочери присели в реверансе, и он по потайной лестнице отправился к себе.
Да, дочерям не удалось рассеять его меланхолию, но тут он вспомнил, что вечером его ожидает подготовленный маркизой праздник в Беллевью, и несколько оживился.
А королева молилась. Она стояла на коленях перед человеческим черепом, украшенным лентами и освещенном лампадой. Она молилась о многом: о здоровье супруга и о возвращении его благосклонности, о том, чтобы дочерям ее нашлись хорошие мужья, которые составили бы честь и ее семье, и стране, чтобы мадам Помпадур отправили в изгнание, и чтобы король вернулся к своей супруге.
Просто поразительно, какую власть имеет над королем его любовница. Совсем недавно от двора отлучили графа Филиппа де Морена и за что? За то, что он написал о мадам де Помпадур фривольные куплеты. Морена был другом королевы и дофина, и его отъезд весьма их опечалил.
— Святая матерь Божья, — молила королева, — укажи королю на ложность его пути...
Она не просила о чуде. Луи, вопреки своей кажущейся силе — он мог скакать без устали, загнав нескольких лошадей и удерживаясь в седле дольше, чем все его сопровождающие, а что касается его сексуальных притязаний, так она слишком хорошо о них знала, они доставили ей много неприятных минут — был подвержен приступам лихорадки. И мог внезапно умереть.
Она считала, что и его меланхолия была рождена постоянными размышлениями о внезапной кончине и о том, что умрет он большим грешником.
Королева трепетала при мыслях о грешной душе Луи и при каждом удобном случае напоминала ему об этом. Правда, оказий этих в последнее время выпадало немного. Разговаривали они редко, разве что на публике. И если она хотела обратиться к нему по какому-либо вопросу, то делала это в письмах: только таким способом могла она заставить его прислушаться к ее увещеваниям. Она встала с колен и послала за своими любимыми дамами — герцогиней Люин, мадам де Рюплемон и мадам д'Ансени. Все они были одеты строго, как и королевами тоже держались со скромным достоинством.
— Я полагаю, — сказала королева, — что теперь мы можем почитать.
Мадам д'Ансени отправилась за книгой по теологии, которую они читали вслух, а герцогиня Люин сказала:
— Я надеялась, что Ваше Величество сыграет для нас. Королева не смогла скрыть радости, которую доставили ей эти слова:
— Если вы просите, я, конечно, же сыграю, мы почитаем позднее.
Дамы уселись вокруг нее, а она тронула клавиши клавесина. На устах королевы появилась счастливая улыбка: музыка казалась ей прекрасной.
Мадам де Люин смотрела на нее и думала: «Бедняжка, она так радуется, а мы с трудом переносим ее игру».
После этого они разглядывали фреску, которую королева нарисовала на стене одной из небольших своих комнат. Королева вновь, как ребенок, радовалась вниманию к своему произведению, а мадам де Люин заметила про себя, что хотя учителя королевы и подправили рисунок, он все равно ужасен.
Дамы ахали от восхищения, и мадам де Люин понимала, что все они, подобно ей самой, жаждут доставить королеве хоть немного радости и потому несколько кривят душой.
Итак, королева получила свою порцию удовольствий и теперь считала необходимым заняться чтением. Дамы уселись в кружок, достали рукоделие, и каждая по очереди читала вслух отрывок из книги.
Никого из них эти скучнейшие наставления не увлекали, однако все они сидели прямо, сохраняя на лицах выражение почтительного внимания. Мысли дам где-то блуждали. Королева вспоминала прошлое, потому что как раз сегодня получила письмо от отца. Письма Станислава, который когда-то был правителем Польши, а сейчас вынужден был довольствоваться герцогством Лотарингским, доставляли ей самые сладостные минуты в жизни, поскольку в этой жизни она могла полагаться только на верную отцовскую любовь.