Шампло, растерянный и беспомощный, стоял возле короля, не зная, что ему делать, и вдруг Луи положил свою руку на руку слуги.
— Шампло, — сказал он, — если бы вы знали, как горько у меня на душе! Не бывать мне больше счастливым, как раньше. Я потерял ту, что была мне другом, лучшим из всех друзей за всю мою жизнь. Да, двадцать лет, долгих двадцать лет дружбы, Шампло!
— Сир, это несчастье для всех нас, и больше всего — для Вашего Величества, но вы простудитесь, если будете стоять вот так, без шляпы под дождем.
Король запрокинул голову, глядя в хмурые небеса, и слезы на его щеках смешались с каплями дождя.
— Это единственный знак уважения, которое я теперь могу выказать ей, — сказал он.
Кортеж между тем удалялся в сторону Парижа, и король почувствовал, что это печальное зрелище становится для него невыносимым.
Он круто повернулся и пошел в свою гостиную. Шампло почтительно последовал за ним.
Облик короля вновь обрел приличествующее обстановке Версаля достоинство. Жизнь не остановить. Она продолжается, несмотря на уход из нее маркизы. Луи, казалось, вдруг вспомнил, чего требует от него этикет.
— Бедная маркиза, — произнес он чуть ли не игриво, — в какую скверную погоду приходится ей ехать в Париж.
МАРИЯ ЖОЗЕФИНА
После смерти маркизы король чувствовал себя одиноким. Ничто не утешало его, и интимные ужины, столь характерные для прежней жизни в Версале, превратились в унылые занятия, продолжаемые скорее по привычке, чем ради получения какого-то особенного удовольствия. Маркиза — вот кто умел устраивать приемы и развлечения, выбирать гостей, посвящать все свое время тому, чтобы королю было весело и приятно. Могла ли какая-нибудь из этих неотесанных девчушек из Оленьего парка, какая бы страстная и чувственная она ни была, принести королю подлинное утешение? В обществе этих девиц он мог забыться на час-другой, но и только. Нет, некому было восполнить его потерю.
Иной раз у него срывалось: «Это должно понравиться маркизе, надо рассказать ей...», — и тогда он резко умолкал и уходил в себя.
Герцогиня де Грамон изо всех сил стремилась стать его утешительницей, но Луи всячески избегал ее, и Шуазель, боясь, как бы его сестра не стала слишком нетерпеливой, вынужден был предостеречь ее, призывая к осторожности.
— Время, — сказал сестре герцог, — вот что необходимо ему. Пускай скорбит об усопшей месяц-другой, а там, глядишь, и устанет от скорби.
Тем временем король нашел некоторое утешение в занятии иностранными делами. Он не очень доверял своим министрам. Даже Шуазель, подозревал Луи, был скорее заинтересован в собственном благополучии, чем в благополучии Франции.
Может быть, настанет время, думал король, когда мы сумеем возместить наши потери. Если он, король, сумеет сделать это, то, возможно, вернет себе любовь народа. Он размышлял теперь над тем, чем могло бы быть победоносное окончание Семилетней войны для Франции. Если бы Франция триумфально одолела своих врагов, народ, возможно, произносил бы его имя столь же почтительно, как имя другого Бурбона, его предка Генриха Четвертого.
Он почувствовал воодушевление, которого не испытывал уже много лет и которое притупляло боль утраты. Он отобрал тайных агентов — своих, исключительно своих и не известных никому больше, даже Шуазелю, — и направил их в столицы некоторых континентальных государств. Сообщения от них ни к кому, кроме него, не поступали.
Луи принял решение: его целью должно стать избрание на польский престол французского принца.
Внучка Луи Изабелла была обручена с Иосифом, наследником трона Империи. Мадам Первая, его дочь Луиза Елизавета, была права, когда настаивала на этом обручении. Бедная мадам Первая умерла несколько лет тому назад от оспы. Король старался не думать об этом. Смерть и мысли о ней всегда глубоко угнетали его, и больше всего ему хотелось избегать воспоминаний об этой, самой тяжелой для него утрате.
Чтобы не вспоминать о смерти дочери, Луи уединялся в своих малых апартаментах и предавался скорби о маркизе.
***Движение против иезуитов между тем достигло своей кульминации. Оно возникло не только во Франции. Их считали опасностью, грозящей всему миру. Говорили, что они тайно правят всеми католическими странами, что повсюду создана сеть их школ, внушающих молодым людям образ мыслей иезуитов и дающих пополнение их ордену. Они пробрались ко дворам многих стран Европы, главным образом как духовники королей и королев, и благодаря этому приобрели огромное влияние на тех, кто правит этими странами.