По дороге, на станции Чусовая, Алексей Михайлович отстал от поезда. По совету местных жителей отправился догонять его пешком. Через шесть километров на подъеме догнал. «Я увидел поезд, обессилевший паровоз которого нагнетал пары. Удивлению и смущению пассажиров, поедавших мои яблоки, не было предела».
В декабре 1933 года Исаев добрался до Тагила. Здесь все было благоустроеннее, чем на Магнитке и Днепрострое. В ИТРовской столовой кормили вкусно, не требуя прикреплений, оформлений, пропусков. Обслуживали без очередей. В буфете можно было пропустить и рюмочку коньячка. В комнате отдыха почитать газеты, поиграть в шахматы, послушать патефон. Оклад инженеру Исаеву установили тоже ро- выше, чем он получал раньше, и к тому же предоставили возможность еще и подработать. Однако Исаев от такой возможности отказался. Его гораздо больше привлекло другое — он предпочел ежедневно два-три часа работать в гараже руками, чтобы изучить слесарное и авторемонтное дело.
К желанию овладеть слесарным мастерством Исаева привел жизненный опыт. Хочешь, чтобы тебя уважали подчиненные, — не уступай им в практическом умении. Жизнь уже успела научить Исаева тому, что личный пример инженера в минуты ответственной работы сродни личной храбрости и самоотверженности командира в бою.
Попав в Нижний Тагил, Исаев еще раз убедился в том, что тесен мир. В общем номере тагильской привокзальной гостиницы он оказался с Брамом, чья лекция в нетопленном клубе Запорожья побудила Алексея Михайловича перейти на работу в Гипроорг- строй.
«Жить с Брамом тяжеловато, — писал Алексей Михайлович родным. — Это ненормальный субъект! Вид у него такой, как будто бы он переживает какое- то большое горе: отсутствует. Отпустил бороду, ходит вывалянный в разном дерьме, спит не то что не раздеваясь и под простыней, а прямо в калошах, завернувшись в какую-то мерзостную попону. Вечно задумчив. Для того чтобы ответил, его нужно потрясти. Конечно, ничего не делает по санитарии и гигиене. Мне, который никогда не был свиньей, приходится убирать комнату, мыть посуду и пр. Но главное — это его отношение ко сну. Для меня Морфей — один из самых уважаемых богов, и я привык находиться в его объятьях какое-то определенное время и непрерывно. Для него же Морфей — поганая проститутка. Он cnui сидя, стоя у печки, на службе, на кухне при свете и любом шуме. Ночью он просыпается, зажигает свет и начинает работать. Встает в 3–5 ночи и уходит гулять. Или пойдет в уборную и заснет там. Он притча во языцех у всего Тагила».
Но, разумеется, своего недовольства Алексей Михайлович Браму никогда не показывал, определив соседские отношения формулой: «Мы с ним ужились, но не сжились». Не самый лучший сосед, но стоит ли воспринимать его как нечто ужасное, отравляющее жизнь?
Вообще в Тагиле Исаев вдруг заново ощутил свою молодость. Он ходит в цирк, кино и театр, где в фойе в антрактах играет музыка и публика танцует краковяк. Очень дружит с соседями по бараку. Встречает с ними Новый год весело, просто, дружески. Одним словом, смотрит на мир через розовые очки…
«Стряпаю я великолепно. Из муки, соды, соли (или сахара), воды и масла я делаю чудные лепешки (мы потеряли карточку, и в конце декабря у нас не было хлеба, так что пришлось мне делать лепешки). Я варю и жарю картошку, мясные щи, просто мясо, жарю бифштексы, я вчера, например, делал пельмени. Мы вдвоем с одной бабочкой вчера наделали 302 шт. пельменей и накормили ораву в 4 молодца и 7 дам нашего барака».
В отличие от предшествующих новостроек, Исаев сыт, обут, одет. Огорчает его отсутствие радиоприемника. «Ужасно я страдаю без музыки!» — писал он родным, прослушав на морозе у столба с репродуктором концерты Равеля и Штрауса, передававшиеся из Большого зала Московской консерватории.
К этому времени его сестра Вера стала профессиональной певицей и начала работать в Радиокомитете. «Мне тебя ни разу не привелось услышать, — писал сестре Алексей Михайлович. — Один раз у моего столба (есть такой столб около жилого поселка, на автобусной остановке, на нем динамик, я его недавно открыл и теперь буду ходить, хотя это минут 35–40 ходу) чуть было не попал на тебя, но пела Еськова. Пошли мне молнию с сообщением о часе передачи… Я пойду к столбу и, может быть, попаду на твою трансляцию. Пошли молнию, если узнаешь расписание, дня за два. Если же за 4–5—простую телеграмму… Время указывай московское».
В Тагиле Исаев испытывает чувство глубокого душевного покоя. Он живет в коммуне. Держит общее нехитрое хозяйство с группой соседей по бараку. Народ подобрался славный, все стараются помогать друг другу. В такой обстановке работа спорится.