«Я сейчас занят проектированием механических мастерских, — пишет он отцу, — слесарных, токарных, электроцеха, литейной, кузнечной, котельной для горнорудного хозяйства. Это большая работа, которая была бы под стать инженеру — специалисту по холодной и горячей обработке со стажем не менее семи лет. С моей стороны была наглейшая выходка взять на себя это дело, ибо я не только не имею никакого стажа по этому делу, но и не имею соответствующего образования, но пусть так. Я уверен, что в конце концов это страшная ерунда…»
Таких писем написано не одно. И кокетливых выражений типа «наглейшая выходка» в них не мало. Исаев рассказывает о бетонном заводе, который группа инженеров проектирует под его руководством.
«Это действительно вещь, я вложил в него много остроумия, перещеголял американцев. Когда он будет построен, я смогу им гордиться как лучшим, что было мною создано».
В нем еще сидит мальчишка, честолюбивый и запальчивый. Свой рассказ о заводе (наверное, и в самом деле хорошем) Исаев заканчивает фразой, вызывающей улыбку: «Он получит широкое применение на стройках и прославит вашу фамилию!»
Со временем, когда в годы Великой Отечественной войны Исаев показал себя не только сильным, волевым человеком, но и изобретательным конструктором, инженером высочайшей технической культуры, стремление прихвастнуть, порисоваться — при- метщ юношеского легкомыслия исчезли навсегда. Их вытеснили скромность, продуманность суждений, снискавшие ему авторитет среди товарищей по профессии. Но молодому Исаеву позерство было присуще. Не от тщеславия, нет, этим он не грешил никогда. Я объяснил бы позерство другим — молодостью, та-лантом, избытком энергии, легкостью, с которой удавалось преодолевать любые барьеры, возникавшие при тех или иных инженерных* решениях.
Работал он действительно как черт. «Меня на гр у — жают больше, чем бы я того желал… С одной стороны, я не считаю неприятным подниматься по служебной лестнице, но это восхождение может задержать мой полет отсюда».
Вот характер! Доволен работой, пользуется уважением, любовью, удовлетворен бытом, а мечтает о чем-то ином. Пишет: «Работа интересная, обстановка благоприятная для продвижения, изобретательства, творчества. Я бы здесь мог взять себе любую работу, на которой бы значительно вырос» — и, противореча самому себе, не перестает думать о поездке на Шпицберген.
Инженером Исаев был, как говорится, милостью божьей. Свое дело понимал, мыслил широко и любое новшество осваивал стремительно. Машины видел насквозь, словно под рентгеном. Обладал трезвым, аналитичным умом, что отнюдь не мешало ему иметь душу поэта.
«„.Декаду назад я вышел на улицу, — писал он весной 1934 года, — и почувствовал, что совсем не в скрепере, бетонном заводе и металлургии счастье, а счастье смотрит на меня с чистого голубого неба, счастье в ослепительном снеге, ясном воздухе и зеленых елках. Дело было в час дня. Я снял свою овчину, шапку, зашел домой, положил все это и раздетым отправился на Лысую гору. Там я нашел уютненькое местечко между камнями и принял солнечную ванну, сбросив с себя последние одежды. Какое блаженство! Я воздевал руки к небу и благодарил бога за то, что он создал все это и меня тоже».
Исаев любил природу. Всю жизнь был увлеченным байдарочником, бегал на лыжах. В Тагиле на своих «телемарках» взбирался на округлые уральские горы. Сняв рубашку и подвязав ее за рукава к поясу, как фартук, карабкался вверх, открывая солнцу обнаженные грудь и плечи.
Потом отдых на душистом, смолистом ложе из еловых ветвейк Он лежал, «ощущая на себе небо и жадно дыша грудью и всеми порами тела. Это был чудный день, за который можно многое заплатить, но я не заплатил даже насморком… Когда меня накрыла тень от елки, я встал и снова несколько километров мчался, спускаясь по извилистой лесной дороге…».
Тагильским руководителям Исаев приглянулся.
Умен, талантлив, работоспособен, смел, дружелюбен, с людьми контактен — чего же больше? Не удивительно, что Исаев, по его же собственным словам, «входил в силу».
Всего три с лишним месяца, как Алексей Михайлович приехал в Тагил, и бот пожалуйста: «Последняя новость дня — я начальник отдела организации работ. Случилось это неожиданно для меня, и я по крайней мере день не мог оправиться от удара. Ни протесты, ни мольбы о помиловании не могли размягчить сердца начальства. Я обратился к общественным органи-зациям, в РНК, к трудинспектору, к нашему юристу, но никто не хотел меня поддержать, мотивируя тем, что я себя «показал», что «такие нам нужны»? что я «должен бросить свои ликвидаторские настроения» и д. Пришлось сдаться на милость победителей, и только на нее я надеюсь…»