Мое душевное состояние колебалось между спокойным и возбужденным.
Проходя из кухни в гостиную, мы обменивались испытанными пустыми фразами, оборотами, присущими стандартной ситуации. Глава четыре: один готовит, другой ждет. Вам скучно — конечно, нет, уже скоро. Между тем я продумывал то высказывание, каким я встречу Анну, когда она снова войдет в комнату. Я хотел ее развеселить. «Продумывал» — мало сказать. Я лихорадочно рылся в клоунских костюмах на чердаке моего разума в поисках сколько-нибудь пригодного наряда. Но к сожалению, ничего не смог найти, за исключением парочки запылившихся носов из папье-маше. Я уже был готов продырявить лоб штопором, так как мне ничего не приходило на ум, но тут передо мной появилась хозяйка, держа в руках серебряный поднос, явно рассчитанный на двух взрослых мужчин, «Two servants brought in the dinner after the fox hunt».[55]
— Вуаля, — сказала она на французский манер, в нос, — рыба а-ля майсон.
Я ужасно обрадовался: мне не пришлось выдумывать никакой остроумной фразы. Вместо этого я изобразил бурю восторга: еле выговариваемые фонемы, почти стандартное заламывание рук. Глава пять: ожиданию пришел конец. Мне трудно признаться, но я посмотрел на нее влюбленными глазами. Я обожал то, как она стоит там. Я любил ее безудержно, и это чувство поднималось из глубин моего безрассудства. Я знал, что это плохо, но ничего не мог с этим поделать.
Итак, мы сели друг напротив друга. И прежде чем беззаветное молчание смогло бы испортить мне настроение, я прервал его.
— Вы долго искали карту, так идеально подходящую вашей обстановке?
Прежде чем я закончил предложение, мне стало стыдно. Шутка была настолько плоха, что Анне даже не пришло в голову, что я пошутил.
— Нет, совсем недолго, — сказала она и положила себе салат, именно такую порцию, как охотница на лис. — Сначала я нашла карту, а уж с диваном все оказалось намного проще.
Я молчал. Смотрел на нее. Накладывал себе и перемешивал.
Анна же бросала на меня свой изумрудный взгляд, как бы проверяя и в то же время не доверяя моим словам. Она хотела прочитать по моему лицу, удалось ли ей блюдо. И я не знаю, к какому выводу она пришла, ведь я старался не поднимать глаз. Я смотрел на рыбу, чтобы не смотреть на нее, не отрывая глаз.
— Вы на самом деле верите, — сказала неожиданно она (кусок рыбы, насаженный на вилку, застрял в воздухе), — в историю Колриджа?
— Я не совсем понимаю…
— Ну, в тот прекрасный эпизод со сном и опиумом.
— Вы меня удивляете. Я думал, поэты вас не интересуют.
— Я только сказала, что не доверяю им. Вот о чем речь.
— Вы читали «Кубла Хан»? Вам не нравится?
— Вы мыслите только такими категориями? Нравится не нравится, вкусно не вкусно. Весь мир — эстетическое предложение, а вы делите все на количество звезд.
— С чего вы взяли? Я всего лишь местный знаток и зачастую очень сдержанный.
— Речь не об этом.
Анна удобно вытянула ноги. Налила мне еще «Изумруда» и села еще глубже в диван. Улыбнулась, сделала глоток прямо из бутылки и посмотрела на меня.
— Если вы не хотите, мы можем быть не такими серьезными.
— Нет, я хочу, — сказал я быстро, а злые эльфы из отдела расплаты за необдуманные высказывания кружились вокруг меня и орали мне прямо в ухо пародию на свадебный марш, — знать, — добавил я, — к чему вы клоните.
— Колридж, — сказала Анна. — Вам все равно, лжет ли он, пока вы читаете стихотворение?
— Вы считаете, он лжет в «Кубла Хане»?
— Я имею в виду всю историю возникновения этого произведения. Мужчина принимает опиум от подагры, читает путевые заметки. Потом засыпает, и ему снится это стихотворение. Не картина, нет. А полностью текст, строчка за строчкой, три длинных строфы. Потом он просыпается — и все стихотворение полностью в его голове, ему нужно только записать его. Вы правда можете себе это представить?
— Зависит от того, — сказал я, удивляясь детальному знанию проблемы, — что вы считаете правдой и насколько вы строги к небольшим добавлениям и преувеличениям.
— Я только хочу знать, что же на самом деле произошло той ночью. Колридж и до того момента фабриковал события. И снова видимость. И еще, и еще. И так на протяжении целого года. Вы можете мне это объяснить, только, пожалуйста, без историй про опиум.
— Об этом, — ответил я с умным видом, — критики спорят уже давно. А вы можете объяснить мне, почему это вас так интересует?