Спины. Они снова здесь. Мне становится холодно от страха. И когда первое животное с ужасным грохотом пробивает черепом водную гладь, я вижу перед собой морду ящерицы. Зубы в ее пасти расположены рядами, как в моей детской книжке про динозавров. Глава «Хищники». Это водяные ящерицы в радужной формации, слева и справа совсем еще и невидимые: инфракрасные и ультрафиолетовые. Где же мой черный ангел-хранитель? А! Он же отстранен от наивысшего руководства. Навсегда.
Ну хорошо, я все равно закричу. Чтобы хотя бы разбудить себя. Научился у С.Т.К.
Я вижу вспышки в раскрытых пастях ящериц. Серебряные шпагаты вздымаются между их зубами и тянутся кверху. Что это? Эти веревки собираются в одной точке, и эта точка — рука. Она натягивает или ослабевает нити-уздечки для ящериц, как ей заблагорассудится. Я не могу больше кричать — настолько я поражен странностями моего сна, который я сам должен воспроизводить.
Сон продолжается: под небесным куполом одна за другой появляются другие части тела укротителя. Рука, конечно, имеет ладонь. У ладони есть предплечье и плечо. Потом идет шея. Все это заканчивается головой. Я закрываю глаза, что для сна уже само по себе нелепо. И ног сквозь закрытые веки я вижу женщину с бледным липом и сияющими глазами в костюме монгольского правителя. Она твердо стоит обнаженными ногами на затылках двух животных. Одной рукой крепко держит узду, другой — ударяет кнутом по спинам ящериц. Ее волосы растут в небо, или они закреплены на нем, а точнее, на облаке, висящем над ней, как ширма в театре марионеток. Примадонна, оказавшаяся в турне по провинции моих снов. Я думаю, это Кубла Хан. Странно, я никогда не предполагал, что «Кубла» может быть женским именем.
Дверь каюты открывается, в полутьме появляется Анна и машет мне рукой. Точнее, силуэт, полностью повторяющий контуры ее тела. Конечно, я последовал за ней; наклонившись, прошел сквозь маленькую дверь и оказался в темноте. И вот я кричу Анне, но она уже ушла.
Слава Гефесту! В правом кармане брюк я нашел зажигалку. В тусклом свете огня я разглядел кровать, стол и окно. Окно притягивало меня к себе. Мне показалось, будто позади что-то шевелится. Но это всего лишь отражение огня, который вдруг вспыхивает справа. Моя зажигалка шипит некоторое время и гаснет. Но, несмотря на это, я все еще хочу увидеть то, что находится за окном. И вдруг чья-то рука тянет меня вниз. В свободном падении я вижу, как подо мной открывается люк и сила притяжения бросает меня на диван в моей гостиной.
Я уже не знаю, где в конце концов проснусь. Во всяком случае, после пробуждения понадобится много времени, прежде чем рептилии окончательно свалят, по словам Серенсена, от моего окна.
27
Сны такого рода начались уже тогда и приходили каждую ночь. Много вариаций, но константа одна — комната.
Но даже эта комната была относительной. Ото сна ко сну она меняла величину. Иногда мне приходилось втягивать голову, чтобы пройти через дверь, и, сделав шаг — всего один шаг, — я натыкался на изголовье кровати. Потом пропорции снова менялись, и я входил в зал, величина которого заставляла предметы казаться маленькими, словно здесь расставили мебель из кукольного домика. Иногда обстановка росла вместе с размерами зала, и я смотрел снизу на стол — на дубовую пластину — деревянное небо. Единственное, что *не менялось никогда — обстановка комнаты: слева от двери, параллельно стене — письменный стол с манускриптами, пером, чернильницей и раскрытой книгой. Справа перед столом — кресло, повернутое не к столу, а к окну, расположенному напротив двери. У правой стены — открытый камин. В центре комнаты, между креслом и камином, — кровать, подголовником к двери, а ногами — к окну. Все предметы всегда оставались на своих местах, какой бы облик ни принимали ночные кошмары. Контуры комнаты — последняя деталь, бросившаяся мне в глаза, — образовывали трапецию с окном в основании.
Если рассматривать комнату с точки зрения интерьера, то речь всегда шла о комнате, типичной для бедных англичан начала XIX века. И только расположение предметов и доминирование стены с окном придавали комнате нечто особенное.
28
Ночные кошмары, превратившие жизнь Колриджа В сущий ад, начались в 1800 году в Грета-холле, в Кумберленде, куда он переселился ради Вордсворта и Сары имеете с детьми. До конца его жизни они так и не исчезли полностью. Примерно в то же время начинается и постоянное употребление лауданума, которое является первым признаком его зависимости.