— Я не знаю, — сказал Даниель после короткой паузы, во время которой он сгонял в мой винный погреб, — что тебя в этом так беспокоит. По-моему, все идет так, как надо.
— Разве вино тебя не берет? Лучше бы граппы?
— Одно не исключает другого. А если честно, ты что, не замечаешь, как ночь работает на тебя? Хотя кому я это рассказываю — ты же у нас романтик!
— Ты и сам кажешься окутанным мраком, мой виноградный друг. Я боюсь сойти с ума, а ты аплодируешь.
— Ну и что? Недосягаемая Анна откачала жир из твоего сердца, и этот поэт посылает тебе с той стороны аномальные сны. Это же хорошо! Ты даже не представляешь, как ты постарел. Раньше мне казалось, что в твоем присутствии в моих жилах начинает пульсировать кровь — исключительно приятное чувство. Источник молодости для больного человека. Секрет нашей дружбы. А сейчас это испарилось.
— Проветри лучше свои нервы. Как можно быть таким глупым, будучи обреченным на смерть? Колридж, посылающий мне свои сны, — метафора, недостойная тебя.
— Ах так! Тогда зачем же ты читаешь мне эту статью Борхеса? Монгольский правитель, распорядившийся построить дворец, увиденный им во сне. Колридж, которому снится стихотворение об этом же дворце. А теперь и ты, которому снится древний правитель в образе женщины. Оригинальная последовательность. Тебе нужно с этим что-то сделать. У тебя осталась еще граппа?
— И как, по-твоему, — спросил я, — это должно выглядеть? Мне нужно сесть и написать симфонию Ксанаду?
— Посмотри, — сказал Даниель, — может, в комнате, которую ты постоянно видишь, спрятан клад, который тебе предстоит найти. Пока ты не превратился в профессора Александра Ты-Не-Мог-Бы-Проверить-Мою-Статью-Об-Обществе-Прерафаэлитов[80] Марковича, ты был полон образов.
— Прекрати. В моей голове больше нет образов, да к тому же те стихотворения и в самом деле были не так уж хороши.
Даниель встал, подошел к окну и уставился на неоновые рекламы на улице Мариахильфер.
— Я должен, — сказал он наконец, — признаться тебе кое в чем. Я читал одно из них.
— Что? Ты рылся в моих бумагах?
— Когда, по-твоему? В то время, когда ты ходил за вином? К тому же ты знаешь — такие проделки не в моем стиле. Иногда большая птица под названием Паранойя расправляет свои крылья и бросает тень на твой лоб мыслителя, мой профессор кислых щей.
— Но я же никогда тебе ничего не показывал. Вообще никому за последние лет двадцать.
— Ты всегда говорил, что редакции якобы отклоняли все твои стихи. Но это неправда. Так как я знаю, насколько ты любишь все преувеличивать, я позволил себе порыться в библиотеке в газетных подшивках. Пролистал те, о которых ты говорил, будто они отшили тебя. Это было совсем нетрудно. Я использовал каталог только тех лет, которые совпали с твоими продуктивными годами, просмотрел все между 71-м и 74-м и… Бинго!
Очевидно, на моем лице отобразился дикий ужас, потому что Даниель незамедлительно плюхнулся на диван и сунул мне под нос свою граппу.
— Не вижу в этом ничего плохого. Глотни-ка и успокойся.
Я не мог понять, что сейчас для меня было наиболее неприятным, найденное стихотворение или разоблаченная ложь. Даниель все знал о моих литературных неудачах, но я ему ничего не говорил о том, что пару моих стихотворений все-таки опубликовали. Но они не играли никакой роли.
— В общем, что я хотел тебе сказать, — Даниель подождал, пока я разберусь с моим стыдом и обрету возможность снова смотреть ему в глаза, — я нахожу их хорошими. Ты знаешь, что я не специалист по лирике, но хорошее стихотворение от слабого отличить смогу. И то, что я прочитал, впечатлило меня. Я почти гордился тобой.
Обрадовался ли я? Немного, может быть. Но тот Александр, который когда-то писал стихи, не имел ничего общего с сегодняшним. Умер и засыпан землей. Нет, я не обрадовался.
— Какое?
— «Сон на камнях», — ответил Даниель.
— О Боже! — воскликнул я.
— Речь там идет о кошмарах, как сейчас.
— Твой интерес делает мне честь. И твое мнение, конечно же, двадцать пять лет назад заставило бы меня лопнуть от гордости. Но что бы из этого вышло, произойди это здесь и сейчас?
Даниель попытался грациозно подняться, что ему едва удалось: его немного качало. Моторика пострадала намного раньше мозгового центра.
80
Прерафаэлиты — группа английских художников и писателей XIX века, избравшая своим идеалом «наивное» искусство Средних веков и раннего Возрождения (до Рафаэля).