Потому-то де Барбаро и опасен, что в нем, как в фокусе, концентрируются самые низменные и корыстные устремления каждого человека, и бороться с ним можно только борясь с самим собой, а на это мало кто способен. Если же виконту удастся добраться до тайны посвященных, владеющих ею по праву в силу совершенства души, мощь ордена умножится за счет сонмища мерзавцев, которых не трудно найти в любом народе в любые времена. Тогда мало на Земле никому не покажется…
Дядюшка Кро тяжело вздохнул и поставил голосом точку:
— Так-то вот, Глебаня! С таким негодяем свела тебя судьба!
Умолк, давая мне время поразмыслить над сказанным.
Признаюсь, рассказ его заставил меня задуматься. В бесконечной суете будней бывает не до того, чтобы поднять голову и оглядеться по сторонам. Жизнь не балует нас разнообразием и уж подавно мало кто не прибегает ежечасно к стереотипам, определяющим по сути как и чем мы живем.
Услышать от дядюшки Кро ответ я конечно же не рассчитывал, но и не спросить не мог, вырвалось само:
— Что же это за зверь такой — человек?..
13
— Что, говоришь, за зверь?.. — созерцавший пики скалистых гор, дядюшка Кро повернул ко мне голову. — А знаешь, что по этому поводу написано в Библии? Не суди, написано, и не получишь срока!.. Ну, или что-то в этом роде… — ухмыльнулся он, поводя головой:. — Сложные, Глебаня, задаешь вопросы, спросил бы еще о смысле жизни! Никто тебе на них не ответит, никто… кроме меня! Что человек за зверь, ты знаешь и сам, а вот дать определение феномену его жизни — это я могу. По дружбе. Философы от несостоятельности лезут в петлю, мыслители десятилетиями бьются над этой проблемой, а я — запросто! И все потому, что не чураюсь общения с людьми, пусть и не совсем живыми. Свел я как-то знакомство с одним чудаком, с малолетства размышлявшим над проклятыми вопросами человечества да так и почившим. Малый самый обычный, каких пруд пруди, но именно он натолкнул меня на мысль, что жизнь — слушай внимательно! — это то, что человек портит, пытаясь понять что она есть такое! Хорошо сказано, правда?.. Я бы и на другие вопросы ответил, только, обретаясь на границе двух миров, судить о них в полной мере мне сложно. Об одном знаю лишь со слов этот мир покинувших, а о другом и того меньше. В этом смысле я ничем не отличаюсь от людей, разве что основательностью суждений…
Довольная собой морда смотрела на меня выжидательно, но похвалы мудрости так и не дождалась. Не до философских изысков мне было, совсем не до них:
— Мне-то что теперь делать? Откуда вообще взялась эта чертова полоса отчуждения?..
Дядюшка Кро недовольно фыркнул и издевательски поднял бровь:
— О, я вижу перед собой глубокий ум! Тебя, собрат по разуму, тоже интересуют проблемы мироздания! — и продолжал уже не так издевательски: — Откуда взялась?.. — да оттуда же, откуда и все остальное! Убежденный материалист сказал бы, что она дана нам в ощущениях, а немного подумав, добавил… Господом.
В тринадцатом веке, пронюхав о существовании границы между мирами, папство, за неимением лучшего, явило миру идею о пургатории, по-ихнему чистилище. И действительно, место подходящее: глядя с этого берега на врата ада, усопшие перебирают в страхе свои грехи, а это именно то, что и требуется. Считалось, что очистившись таким образом, они прямым ходом попадают в рай, но, как видишь, предположение оказалось ошибочным… — бросил он короткий взгляд в сторону озарявшегося всполохами красного входа в пещеру. Посмотрел на меня скептически и пожал плечами: — Откуда мне знать, что тебе теперь делать!
Судя по выражению морды аллигатора трудно было предположить, что в его костяной башке роятся варианты моего спасения, но один, как хотелось верить, все таки нашелся. Его-то дядюшка Кро видимым образом и обдумывал.
— Видишь ли, Дорофейло… — начал он растягивая сколько мог слова, — тому, что я тебе скажу, прямых доказательств нет, но интуиция подсказывает, что имеет шанс вернуться в мир только тот, кого там любят и ждут. Любовь — такая штука, что творит чудеса и может вырвать человека из полосы желтого тумана. Как все происходит, я не знаю, но такое случается…
Что ж, остается только надеяться, что и меня кто-то ждет в той моей жизни. Интересно, кто бы это мог быть? — приготовился я перебирать по пальцам тех немногих для кого, хотелось бы верить, моя жизнь что-то значила, но аллигатор продолжал говорить. Я прислушался:
— Очень возможно, причина в том, что любовь и умение мечтать делают человека сильным. Вот скажи, у тебя была когда — нибудь большая, настоящая мечта?
Мечта? Была ли у меня мечта?.. — я отвернулся от уставившегося на меня чучела и принялся смотреть как в брызгах низвергавшейся в будущее воды дрожит едва различимая радуга. — Да, Кро, у меня была мечта! Более того, я точно помню день, когда она у меня появилась. Сколько мне было?.. Лет семь, может, восемь! Но в школу я ходил точно, потому что сидел за столом и потел над уроками. Старик, а он уже тогда казался мне стариком, устроился в кресле у окна и в ожидании прихода с работы отца читал «Правду». В семье было заведено приглашать иногда дядя к ужину за которым они с братом выпивали по рюмке водки, поминая родителей. Человек одинокий, собственного хозяйства он не вел и к себе никого не звал, однако всегда был аккуратно пострижен и самым тщательным образом одет. У мужчин в ту пору было принято ходить в подобранных в пандан к костюму шляпах, а костюмы дядя носил только хорошие и дорогие. Сидел, как всегда, молча, закинув ногу на ногу, но вдруг опустил газету и вполголоса произнес, как если бы говорил сам с собой:
— Господи, как же все надоело! Надо было родиться в Мачу-Пикчу…
Мы были в комнате одни, и, хотя слова его для моих ушей не предназначались, они меня чрезвычайно заинтересовали. Когда выводишь в тетрадке закорючки или насилуешь неокрепший мозг правилами арифметики, любая возможность отвлечься от этого скучного занятия ценится на вес золота:
— Расскажи про Мачу-Пикчу, — пристал я к нему, как банный лист, — расскажи!
Думал, он станет отнекиваться, но старик только сдержанно улыбнулся:
— Мачу-Пикчу, Глеб, — он никогда не называл меня по другому и не пользовался уменьшительными, а тем более ласкательными вариантами моего имени, — это такое место в Южной Америке, где жизнь прекрасна и люди ничего не боятся. Там нет зависти и злобы и можно говорить то, что думаешь. Там, Глеб, можно жить. Ну а если посчастливится увидеть с вершины горы первый луч восходящего солнца, то обязательно будешь счастлив…
С того дня прошло много лет, но я всегда помнил сказанное дядей, а классе в четвертом взял в библиотеке книгу и прочел про Перу, про затерянный высоко в горах город, населенный жрецами бога солнца. Когда в шестнадцатом веке испанские конквистадоры вступили на территорию империи инков, все жители священного города загадочным образом исчезли. Моя детская мечта побывать там и есть настоящее наследство старика. Она всегда была со мной. В самые трудные времена безнадежности и безденежья я говорил себе, что непременно взойду на священную гору и увижу, как над землей восходит солнце…
— Мечта?.. Да, Кро, у меня есть мечта!
За то время, что я молчал, дядюшка Кро успел подумать о многом другом и теперь смотрел на меня с недоумением. Судя по написанному на длинной морде смущению, он собирался что-то сказать, но, очевидно, не решался:
— Я вот что, Глебаня, думаю… — начал крокодил и тут же умолк и как-то даже сконфузился. — Мы с Хароном знакомы целую вечность и это не преувеличение! Очень мудрый и достойный мужик, другого бы на такую ответственную работу не поставили. Ежечасное общение с усопшими, которые и при жизни были не подарок, требует большой выдержки и такта…