После этой тирады Давид поник и надолго замолчал. Между тем время давно перевалило за полдень и солнце пекло так нещадно, что сознание мое начало меркнуть. Дорога незаметно втянулась в горы, позади осталась долина Иордана с жавшейся к его водам чахлой растительностью. Кругом, сколько хватало взгляда, не было ни деревца, только высохшая трава на пошедшей трещинами земле и редкие кусты верблюжьей колючки. Следуя примеру старика, я отвязал от пояса притороченный к нему платок и обмотал им голову, но помогло это слабо. Страшно хотелось пить, губы пересохли, а конца нашим страданиям видно не было. Мне начало мерещиться, что потемневшее от зноя небо спустилось на выжженную землю и обняло удушающими объятиями все живое, каждый шаг давался с трудом, делая его я боялся упасть…
Но не только мы, изнывали от жажды и наши конвоиры. Часа через четыре пути, а ощущение было такое, что прошла вечность, растянувшаяся по дороге колонна остановилась. Офицер в военной хламиде и с коротким мечом на боку спешился и отдал приказ сделать привал. Измотанные жарой люди заползли в дырявую тень убогого оазиса и долго лежали, не в силах встать и напиться из одинокого колодца. Понадобилось время, прежде чем я смог хлебнуть из бурдюка теплой, солоноватой воды и намочить головной платок.
Ожил и старик.
— Здесь неподалеку, — произнес он глухим, севшим голосом, — находится гора, с которой Моисей увидел заповеданную еврейскому народу землю…
Честно говоря, близость святыни не вызвала в моей черствой душе трепета:
— Скажи, Давид, куда нас ведут?
— Куда?.. — улыбнулся сапожник заискивающе, как, наверное, улыбался своим заказчикам. — Догадаться не трудно! Земля потомков Моава, о которых сказано в книге Рут, дика и пустынна. Люди считают, что она населена демонами, о ней ходит много страшных легенд. Из жилья здесь только и есть, что пограничная крепость Махерон, а больше нет ничего. Она была построена еще Александром Янни, а укреплена Иродом Великим. Сейчас ею владеет его сын Ирод Антипа, тетрарх, что значит четвертовластник, кому досталась лишь часть владений отца, — беззвучно шевеля губами, покачал головой. — Из-за этого наследства было пролито много крови! Не пожалел Ирод Великий и собственную семью: приказал умертвить двух сыновей и их мать, а потом — и тоже по навету — еще одного из своих детей… — Давид тяжело вздохнул. — Наш путь лежит в Махерон…
— Но зачем мы понадобились этому самому Антипе?..
На изрезанном глубокими морщинами лице старика появилось выражение бесконечной усталости. Ему очень не хотелось говорить, но на вопрос не ответить он не мог:
— Все человеческие беды, мой господин, происходят от нищеты, — произнес Давид с горечью, — возьми, хотя бы, меня! Государственную подать платить надо?.. Надо! Деньги на храм жертвовать тоже приходится — в одном Иерусалиме священников двадцать тысяч, их ведь кто-то должен кормить! Отцы города взимают собственный налог. Прибавь к этому уличные и мостовые поборы, да еще мытари норовят обобрать тебя в свой карман, вот и получается, что половина заработанного уходит, а у меня большая семья. Поэтому люди и звереют и поднимаются на обидчиков, кто с палкой, кто с мечом, но… — развел он безнадежно руками: — известно, что за этим следует! Рим посылает карательный корпус, а значит разорение, грабежи и все та же кровь. Последний раз только распятых на крестах насчитали две тысячи. Ну а потом, как заведено в этом мире, все повторяется с начала… — сапожник приложился к бурдюку и облизал растрескавшиеся губы. — Вот Ирод Антипа и боится, что последователи Иоанна, а их уже многие тысячи, возьмутся за оружие. Нас же с тобой, как это всегда бывает, схватили за компанию. Мы оказались в скверном месте в плохое время и судьба наша, скажу тебе, незавидна…
Старик перевел дух и, приблизившись ко мне, понизил голос:
— Есть и еще одна причина, о которой все знают, но лишь Иоанн имеет смелость говорить открыто! У Ирода Великого было много сыновей. У одного из них, собственного брата Филиппа, Антипа отобрал жену Иродиаду. Ироду Великому она доводится родной внучкой. Ее отца Аристовула он приказал удавить, а девочку воспитал сам, да так, что та не уступит деду в жестокости, а по части необузданности и честолюбия даст ему сто очков вперед. На ней-то, в нарушение данного Моисеем закона, Антипа и женился. Короче, не семейка, а змеиное гнездо! Мы еще доживем до того времени, когда имя Ирод станет нарицательным… — Давид опасливо оглянулся по сторонам и перешел совсем уж на шепот: — Креститель обвинил новоявленных супругов в кровосмесительстве и тетрарху это сильно не понравилось! А Иродиада, так та публично поклялась, что пророку непоздоровится. Она, скорее всего, и подбила мужа схватить Иоанн пока тот не встал во главе вооруженного восстания…
Офицер вскочил на коня, солдаты стали нехотя подниматься с земли. От крохотного оазиса дорога начала забирать круто в гору. Теперь она больше походила на каменистую тропу, достаточно, впрочем, широкую, чтобы по ней могла проехать повозка. Мертвое море, если верить географии, осталось где-то внизу и справа по ходу колонны. Мы шли по дну узкой ложбины, окруженной со всех сторон голыми склонами, сами же горы, невысокие и округлые, напоминали согбенные спины стариков.
Перебирая в уме сказанное сапожником, я уяснил себе расклад сил — на моей стороне их просто не было. Размеренный ритм ходьбы и гнетущая жара гнали последние мысли. Сознание стянулось в точку. Чтобы хоть как-то его удержать, я принялся считать шаги: семнадцать… сто сорок шесть… три тысячи семьдесят два… Смысл жизни, если таковой существует, свелся к движению. За шагом… шаг, за днем… день, за годом… год… За жизнью?.. — я споткнулся и, приложившись о камни, понял для чего существует боль — она дает человеку знать, что тот все еще жив! Поднялся на ноги, поднял от земли глаза: передо мной, словно на лысой голове корона, стояла на вершине горы крепость. Раскаленный шар заходящего солнца красил ее мрачные башни зловещим красным цветом.
Прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем измотанная дорогой колонна дотащилась до ворот Махерона. Небо на западе заливало напоминавшее Млечный Путь белое сияние. В спустившихся сумерках большой двор крепости был пуст. Стоявшее в центре каре из крепостных стен здание показалось мне дворцом из восточных сказок. Такая роскошь была тем более неожиданной на фоне сложенных из грубого камня, ютившихся по углам построек. Подвал же дворца ничем не отличался от прочих тюрем. В каменном мешке, куда нас втолкнули, было холодно, как в склепе, скудный свет проникал сюда через маленькое окошко под потолком. Массивная дверь закрылась, загремел задвигаемый засов, но ничего этого я не слышал, распластавшись на полу, мгновенно провалился в тяжелый, без сновидений сон.
Проснулся сразу. Скорее от предчувствия, чем от грохота подкованных калигул, но понять где нахожусь долго не мог. Склонившийся надо мной солдат поднял меня за шиворот и, дыша в лицо вонью дурного желудка, пролаял:
— Вставай, тебя хочет видеть Антипа!
Антипа? Это еще что за фрукт? Я с силой протер глаза. Длинный коридор подземелья освещался редкими факелами. То ли от холода, а может быть от нервов, меня колотила мелкая дрожь. Выбитая в камне лестница была узкой и заканчивалась маленьким, тускло освещенным помещением, встретившим нас влажным теплом и запахом жареного мяса, от которого подводило живот. Из-за неплотно прикрытой двери слышался оживленный шум голосов и тихая музыки.
Конвоир положил мне на плечо руку:
— По случаю дня рождения у Антипы гости из Галилеи. Не советую тебе портить им настроение!
После чего втолкнул меня пинком в большой, освещенный множеством светильников зал. Если не считать опоясывающую стены галерею с бойницами, роскошью он мог сравниться с любым из известных мне дворцов. Барельефы крылатых сфинксов соседствовали здесь с головами слонов, в элементах многочисленных орнаментов чувствовалась близость Египта. Разогретый воздух дышал ароматами специй и благовониями.