– Земеля?
– Бобруйский, – сразу признал во мне своего шофёр Николай.
– Попутчик не нужен?
– А як же!
Назавтра машина загрузилась арбузами, и мы поехали.
Как я скоро понял, арбузы были левые. Какие-то накладные на них были выписаны, однако шофёр нервничал. А когда на въезде в Ростовскую область он отдал ментам десяток отборных полосатых, мои сомнения развеялись.
– Не заметут? – спросил я.
– Документы в порядке, – пожал он плечами. – Но ведь чуют, гады, где можно поживиться. Банковский счёт когда-нибудь видел?
Он сунул мне в руки чистый корешок счёта.
– Ну и что?
– Заполнить надо.
Я порылся в сопроводительных документах, прикинул, написал на корешке от фонаря номер счёта Бобруйской райпотребкооперации.
Николай остановил машину.
– И всё? – взял он двумя чёрными замасленными пальцами бумажку.
– Всё.
– Дак, это… Поверят?
– Охота им проверять. Главное, чтоб цифры были, говорит мой батька бухгалтер.
Вот так мы ехали, питаясь арбузами с булками, а под Киевом у нас полетел диск сцепления. Николай полдня снимал коробку передач, полдня ставил её на место, а нового диска на территории Украины не виделось даже в перспективе.
– Хана, – размазал он грязным рукавом по лицу пот, – дальше на второй передаче. Пойдёшь ловить попутку?
Я, конечно, кореша не бросил, и до Бобруйска мы пилили со скоростью двадцать км в час. Мокрые от пота штаны и футболка, чугунная голова, глаза, уже не реагирующие на свет встречных фар. И Николай, вцепившийся в баранку.
– Сколько тебе за всё это обломится? – спросил я перед Бобруйском.
– Рублей триста кинут, – сжал он зубы. – Пусть попробуют меньше…
Я ничего не сказал, торопливо попрощался с Николаем на вокзальной площади и прыгнул в пригородный поезд. Опаздывать на занятия мне не хотелось по многим причинам.
В Минске я сел в такси, примчался к дяде Васе, за пять минут принял душ, за три позавтракал – и в университет, крикнув тёте Нине, что вещи заберу вечером. Каким ни классным было моё длинное лето на море, альма матер роднее. Заскребло что-то внутри, защемило, в горле комок. Не знал я, что настолько сентиментален.
И вот через две ступеньки на четвёртый этаж в сорок вторую аудиторию. Привет, привет, привет… Как лето? Отлично!
От окна машет рукой Ленка-комсорг, ржёт, хлопая по плечу, Крокодил, Володя выхватывает из сумки фотоаппарат и щёлкает. Судя по этим троим, в мире ничего не изменилось. И слава богу.
Несколько минут я в центре внимания, жму руки, подставляю щёку для поцелуя, позирую Володе. Но её нигде нет, и в животе появляется неприятный холодок.
– Ева возле актового зала, – шепчет мне в ухо Ленка.
Я недоумённо смотрю на неё.
Ленка обиженно хлопает глазами, морщит лоб, фыркает. Она ко мне со всей душой, а я идиот. Как обычно.
– Явится, – говорю я комсоргу.
И тут же является Ева. Светлые волосы пострижены по-новому. Карие глаза, опушённые длинными ресницами, сияют ярче прежнего. Тёмные брови так же непозволительно густы. И ростом стала выше, к своим ста семидесяти ещё добавила сантиметров пять.
– Каблуки, – шепчет Ленка.
Я, наверно, успел покраснеть и побледнеть, но, к счастью, на мне загар индейца. С таким загаром и Ева не страшна.
– Привет, – киваю я.
– Привет, – улыбается Ева.
Она всем улыбается, не только мне. И спешит к своим подругам Светлане и Нине. Эти девули с первого дня выделили друг дружку. Все высоки, все стройны, все минчанки. Большинство в нашей группе из разных городов и весей, но элита только они: Ева, Светлана, Нина. На первом месте всегда Ева.
Год назад мы отправлялись на свою первую картошку. Девчата с криком и писком полезли в грузовые машины с наращенными бортами, ребята помогали им, и я впервые прикоснулся к руке Евы.
– Тебя как зовут?
– Ева.
Она произнесла – Эва, на польский манер. В машину я ввалился последним. Ева подобрала длинную ногу, махнула рукой:
– Садись.
А у меня уже готова была фраза:
– Я хоть и не Адам, но внук Адама. Моя мама Лидия Адамовна.
Ева засмеялась, сверкнув крепкими зубами, и я понял, что рядом с ней мне всегда будет не по себе.
Тогда мы ещё по-детски придавали значение оценкам, а у нас с Евой после вступительных экзаменов по девятнадцати баллов из двадцати.
– Умненькая? – спросил я.
– Ты должен быть умнее, – сразу расставила всё по местам Ева.
И вот целый год позади, а у нас с Евой не разбери – поймёшь. Она не то чтобы равнодушна ко мне, но непостоянна.
– Ихняя сила в этом и есть, – подмигивал Володя.
Я злился.
– Какая сила?
– Ихняя.
– В чём выражается?