– Вот это нельзя, – нахмурился Саня. – Порывчик налетит, стукнет гиком по башке – потом вылавливай из воды. В прошлом году одного так и не откачали.
Но Еву не больно испугаешь порывчиком. Тем более когда на неё пялится, пуская слюни, весь яхт-клуб.
– Володи-то нету, – говорю я. – Не получится фотография.
Ева дёргает плечом и нехотя спускается в рубку. Ничего, яхт-клуб уже далеко.
Пока мы шли вдоль берега, Саня знакомил меня с фалами, шкотами, грот-парусом и стакселем, объяснял премудрости движения галсами. Яхта легко покачивалась на небольшой волне, послушно ложилась вправо и влево. Слепило солнце, ветерок срывал с гребней волн холодные брызги. Здесь было ещё лето, на излёте, но лето.
В условленном месте мы подошли к берегу, где уже улюлюкали матрос Вадим с тремя барышнями. Яхта отдала якорь метрах в пятнадцати от суши. Олег, Саня и Вадим перенесли девушек по воде на плечах. Я принимал их на яхте. Две ничего, лёгкие, а Санина заставила меня крякнуть.
– Марина, – улыбнулась она.
Белозубая, зеленоглазая, загорелая, волосы чёрные, как смоль. Узкая талия и тяжёлые бёдра. Тяжёлые не только в сравнении с остальными девушками, не говоря уж о Еве.
– Её предки левантийские греки, – шепнул Саня.
Я понимающе кивнул.
Яхта взяла курс к островам, на которых, как я понимал, справилась уже не одна морская свадьба. А может, на этих островах никогда не кончался медовый месяц яхтсменов.
Ева в купальнике выбралась из рубки, села рядом со мной, далеко вытянув длинные ноги. Мужики как-то притихли, и ни одна из морских девиц не рискнула рядом с ней раздеться.
Я почувствовал на своём лице идиотскую ухмылку и сплюнул за борт.
– Класс! – потёрлась щекой о моё плечо Ева. – Ты за меня не бойся, Санечка.
Странно, но в самом деле я за неё не боялся.
Нос яхты мерно разрезал волну. Кричали, зависая над головами, чайки. Удаляющийся берег затягивало палевой дымкой.
Мы шли к островам.
3
На мель мы всё-таки сели. Яхтсмены не переставая подначивали друг друга мелями, вспоминали их прошлогодние и позапрошлогодние, и мель просто обязана была возникнуть на нашем пути. Яхта шла вроде с малой скоростью, но ткнулась она килем в песок – я слетел с банки. Сверху шлёпнулась Ева, крепко саданув меня коленом в бок. Вот и скажи теперь о девичьей воздушности.
– Жива? – потёр я рёбра.
– Нормально, – снова закинула ноги на рубку Ева.
Недаром классик написал: если высокую и тонкую женщину раздеть, на самом деле она окажется не такой уж тонкой. Это о Еве и её твёрдых коленях.
– В воду! – заорал капитан Саня.
Команда без звука посыпалась за борт. «Как лягушки в канаву», – успел подумать я, прыгая следом.
Вода была осенняя. Мы раскачивали яхту, по сантиметру спихивая её с мели. Девушки смотрели сверху и советовали.
– Сесть легко, – пыхтел рядом Олег. – Слезть трудно…
Я понял, в чём состоят особенности яхтенного спорта. Во-первых, в беспрекословном подчинении капитану. Во-вторых, в некоторой склонности к мазохизму. Чем труднее работа, тем больше удовлетворения на лице яхтсмена. На Олежку просто приятно было смотреть.
Яхта сошла с мели – и вновь безмятежность, полудрёма, ласковое дуновение ветерка.
– Вадим! – пытается утвердить пошатнувшийся авторитет капитан. – Навести порядок на палубе!
Вадим зачерпывает ведром на верёвке воду и окатывает палубу. Девицы визжат, команда довольно ухмыляется. Порядок превыше всего – тоже одна из заповедей яхтсменов.
Показываются острова, и Саня, удачно лавируя, подходит к самому большому из них. Яхта становится на якорь. Олег и Вадим, сцепив руки стульчиком, переправляют пассажирок на сушу. Я и Саня занимаемся доставкой на берег провизии, тоже не самое простое занятие. Лагерь из нагромождения тюков, узлов и сумок постепенно приобретает божеский вид. Устанавливаются две палатки, стол под тентом и раскладные стулья. Дымит костёр.
Чахлые сосёнки. Редкие лозняки, вздрагивающие под ветром. Перетекающий под пальцами песок, полностью подвластный игре воды и ветра – и остающийся самим собой. Что ещё человеку надо для полного счастья?
Солнце укатывается за воду. Мы долго сидим в зябкой свежести ночи, разгоняемой сполохами костра. Я осторожно целую холодные от вина губы Евы. Она запрокидывает к звёздному небу лицо, блестит белками глаз. Я пытаюсь что-нибудь в них разглядеть, но глаза Евы чернее ночи. А может, мои близко посаженные глаза не могут совместиться с широко расставленными и чуть раскосыми глазами Евы. Мы, как и остальные парочки, молчим. Шуршит у ног песок, плещет волна, тихо дышит у меня в руках Ева.
Земля вслед за солнцем скатывается в безвременье, и это, вероятно, лучший миг для её обитателей.