Глянули мы с Олежкой друг на друга, плюнули и пошли омывать раны. Кто ж поймёт, как не гладиатор гладиатора.
Натешившись видом бодающихся борцов, яхтсмены принялись за десерт. Когда я говорил о некотором мазохизме, присущем яхтсменам, я имел в виду и поедание ближнего. Сейчас матросы вцепились в своего капитана.
– Может, споём? – подмигивал Олегу Вадик. – Сань, что-то мы давно не пели.
Саня увлечённо ковырялся в кострище.
– Кто поёт, Саня?! – изумился я.
Вроде я его знаю, своего школьного друга.
– Поёт, и ещё как. Сел за румпель и затянул: «Славное море, священный Байкал…»
Саня по-прежнему ничего не слышал.
– Ну и что? – глянул я на Вадика. – Нравится человеку – пусть поёт.
– Одну песню команда выдержала. Но когда вторую начал… Олежка, какая его любимая?
– «Из-за острова на стрежень».
– Во-во. Капитан говорит: «Если он сейчас не заткнётся, я сойду с ума».
– Плохо поёт? – никак не мог я врубиться.
– Плохо! – хмыкнул Вадим. – Если б просто плохо, мы как-нибудь выдержали бы. А тут, понимаешь, гонка. Знаешь, как в гонке нервы напряжены?
– Я стресс снимал, – сказал Саня.
– Стресс!.. – подскочил Олежка. – Твой ор на всех яхтах слышали. В крейсерских гонках разброс яхт несколько километров, и они все слышали песню. Я специально спрашивал.
– Запретили? – посмотрел я на Саню.
– Капитан сказал: «Начнётся шторм, пусть воет до посинения». И на следующую ночь как раз шторм, пять баллов. Саня бегом к румпелю, вне очереди.
Саня изо всех сил дунул в погасший костёр, устроив пепельную метель. Хорошие лёгкие у парня.
– После первого куплета уже никто не спал, – Вадим рассказывал в основном Еве, но его слушали и все остальные. – В первый момент подумали, что налетели на сухогруз, и он врубил сирену.
– С Саниным пением никакая сирена не сравнится, – вставил свои пять копеек Олег. – Ты слышала когда-нибудь гудок сухогруза?
Ева сидела, согнувшись от смеха.
– Больше не позволяют петь? – спросил я Саню.
– Нет, – вздохнул тот.
– Сволочи.
– Капитан сказал: «Запоёшь – спустим на канате за борт», – поставил точку Вадим. – За бортом не больно-то рот разинешь.
– Надо капитана поменять, – предложил я. – Или команду.
Вот этой шутки не понял даже Саня. Я пожал плечами. В конце концов, не мне ходить в гонки. И не мне запевать «Из-за острова на стрежень…».
Я думаю о том, что в любой компании к концу второго дня неизбежно начинаются сложности. А уж среди островитян тем более. О нас с Евой я не говорю. Коза, гуляющая сама по себе. Но вот и Саня отлип от своей гречанки. И Олежка удрал куда-то в кусты. Вадим рявкнул на свою сероглазую малышку Оленьку. Дела…
– Пора собираться, – говорю я Сане.
– Завтра, – оглядывается тот на палатку, в которой скрылась Марина.
– Бесполезно. Сначала взаимное притяжение, потом отталкивание. Надо сматываться.
– У вас-то всё нормально, – бурчит Саня.
– У нас?! – смотрю я на Еву, которая уже измусолила журнальчик и теперь делает вид, что дремлет. – Ничего ты не знаешь про нас.
– Красивая деваха.
– Это, конечно, есть, – кряхчу я. – Но и только.
– А что ещё надо? – удивляется Саня.
Я вздыхаю и отворачиваюсь к воде. Вода, даже пресная, лучшее из того, что видит человек в своей жизни.
– У Марины отец моряк, капитан первого ранга, а в яхтах она ни хрена не понимает, – жалуется Саня.
– Зачем ей понимать? Не она ведь капитан, её папа.
Саня долго обдумывает мои слова – и на полусогнутых ногах идёт в палатку.
Я опять возвращаюсь мыслями к Еве. Эффектная девушка, она во всём обожает эффекты. Любое её появление на людях, особенно если среди них есть хоть одна пара штанов, должно быть эффектно. Продуманная поза. Подчёркнутый жест. Причёска, отличающаяся от других в радиусе километра. Подружки в мини, Ева непременно в длинной юбке. Ну и дорогие вещи, выделяющие среди прочих не только дам преклонного возраста. Ева понимала, что произнесённое слово не главное её достоинство, и старалась как можно реже раскрывать рот. Нет, она с удовольствием смеялась, без стеснительности облизывала губы, запихнув в рот большой кусок торта, призывно округляла их, слушая собеседника, но афоризмы изрекали все, кроме Евы. Она разговаривала улыбкой, нахмуренными бровями, сощуренным глазом, изгибом тела, походкой. И не больно надеялась на слова, не доверяла им. Ева была предметна и в то же время чуточку ирреальна, как чайка в море. Вот она, ты её видишь и слышишь, любуешься плавным полётом, – но издали.