Ева ушла. Я включил свет, поправил покрывало и подушку, убрал со стола пустую бутылку, стаканы. Как будто ничего и не было.
У выхода мы столкнулись со смехосъездовской командой, прорывавшейся в общагу. Промозглым ноябрьским вечером, да ещё с дождичком, похожим на снег, по улицам много не нагуляешь. Поневоле поскачешь к друзьям в общагу. Толпа, осаждающая врата, нас не заметила. Мне пришло в голову, что варта, то есть стража, этимологически восходит именно к вратам. Молодцы, стоящие с бердышами у врат, и есть варта. Во всяком случае, наша бабка на них походила, но один в поле не воин. Оттёрли в угол – и рванули с гоготом по коридору. Крокодил, проплывший мимо, усиленно работая хвостом и конечностями, даже не моргнул глазом. Крупный крокодил, породистый, от морды до кончика хвоста метр девяносто пять. Ева, остановившись, прищёлкнула ему вслед языком.
– Нравятся крокодилы?
– Ничего.
По дороге к Евиному дому мы молчали. Она небрежно держала меня под руку, закрывалась воротником дублёнки от ветра, отворачивалась. Я смотрел прямо перед собой. То, что сегодня случилось, казалось, должно было в корне изменить наши отношения. Но я чувствовал, что всё осталось по-прежнему. Идущая рядом Ева была, как и раньше, недоступна.
– Иди, – толкнула она меня в грудь у подъезда.
И я, выдерживающий на соревнованиях бодания здоровенных бугаёв, под её рукой шатнулся.
– До завтра?
– Может, справку из поликлиники возьму, – зевнула Ева. – Пока.
Справку она действительно взяла, поскольку не показывалась на факультете больше недели. Но тосковать мне было некогда – опять, чёрт побери, знаменитость. Съезд смеха имел, как говорится, большую прессу, меня стали узнавать не только студенты. Завкафедрой иностранных языков Броневский, только-только вернувшийся из командировки в Штаты, подозвал меня к себе, когда я зашёл в деканат с очередным письмом об освобождении от занятий:
– Это вы повесть написали?
– Написал.
– А это что? – кивнул он на письмо.
– Отзывают на сборы, – объяснил я. – Соревнования.
– Вы ещё и спортсмен?! – уехали куда-то на лысину брови. – А как ваш английский?
– Сдаю, – пожал я плечами.
– Вторая группа второго курса? – проявил странную для профессора осведомлённость Броневский. – Со следующего семестра занятия у вас буду вести я. И вот это мне, – он брезгливо покосился на письмо, – лучше не показывать. Уяснили?
– Так точно! – щёлкнул я каблуками.
– Юморист… – пожевал губами седой, моложавый, в костюме от кого-то там профессор. – У меня вы будете заниматься по новейшей структуралистской системе, и она требует обязательного посещения.
Чутьё мне подсказало, что я серьёзно влип. Но студент тем и хорош, что в упор не видит грядущих неприятностей. Ему б только день продержаться.
Настоящим героем съезда был, конечно, Володя, но ему определённо нравилась роль серого кардинала.
– Это ещё цветочки, – потирал он руки, – у меня такие работы для фотовыставки – ахнут.
– Евин портрет?
– Обнажённая натура, – шептал, оглядываясь по сторонам, Володя, – у нас это называется актом.
– А кто на снимках? – как бы нехотя интересовался я.
– Работы литовцев. Такого здесь ещё не видели.
Литовцы – это прекрасно. Не ездила же она к ним позировать. Хотя… На октябрьские праздники Ева и Нина развлекались именно в Вильнюсе.
– Крокодил что-то говорил про Евин портрет.
– Тоже будет, но лучшие работы – литовцев. Натура!
Неожиданно меня и Володю вызвали в комитет комсомола. Секретарь Баркевич сидел за столом, мы стояли.
– Что это за съезд вы провели? – отодвинул от себя папку с бумагами вожак. – Что это, понимаешь, за игры?
Я посмотрел на Володю. Он молчал, поглаживая сумку с фотоаппаратами.
– Просто название такое, – сказал я. – Вечер юмора.
– Юмора… – по-генсековски подвигал тонкими бровками Баркевич. – Не показали нам ничего, не посоветовались, устроили сборище с вином. Пили вино?
– Было, – вздохнул я.
– А что это организатор отмалчивается? Ведь это вы всё придумали, Малько?
Володя неопределённо пожал крутыми плечами.
– Значит, так, – постучал по столу ручкой Баркевич. – Для начала выводим обоих на месяц из редколлегии газеты. И больше чтоб никаких съездов, сессия на носу. Понятно?
– Понятно, – некстати хихикнул Володя.
– А что мы такого сделали? – не выдержал я.
Володя сильно пихнул меня сумкой.
Плавающий взгляд секретаря на секунду остановился на мне:
– С вами у нас будет отдельный разговор. Идите.
Володя почти выволок меня в коридор.
– Пусти! – рвался я в кабинет. – Чего мы такого…
– Сдурел? – прижимал меня к подоконнику Володя. – Молчи, и всё будет нормально. Ну, не любят они чужих съездов, а ты молчи. Надо соглашаться со всем, что говорит начальник.