— Мама, немедленно покажи мне все, что ты спрятала! — гневно проговорила Евгения. — Это касается Бориса?
— Нет! — в отчаянии воскликнула мать.
— Тогда кого же, вас или меня? Почему ты из этого делаешь тайну? Я всегда нехорошо относилась к нашему бегству из Красноярска. Какую пилюлю преподнес наш родной город на этот раз? Я хочу знать. Но что бы там ни было, я не откажусь от своей поездки к Борису, ему нужна моя помощь, ему нужна я! Я! Так что изволь выложить все на стол.
— Женечка, может, не надо? — нерешительно протестовала мать. — Это все так ужасно, это касается тебя и нас всех. Поверь мне.
— Тем более! Я пережила такие жуткие часы и дни, и не хочу, чтобы неизвестность тащилась за мной, висела дамокловым мечом, который все равно когда-нибудь сорвется. Пусть уж лучше сейчас, в эти решительные минуты, когда я бросилась на спасение жизни Бориса, потому что тоска его убьет, а любовь спасет. Ты понимаешь, мама — только любовь спасет человека в таком положении! Она, кстати, как воздух нужна и мне! Так что изволь, мама. — Евгения сотрясла Наталию Михайловну за плечи, и из-под платья выпал лист. — Ну вот, за тебя это сделало Провидение. — Евгения нагнулась, подняла лист и прочла заголовок газетной статьи:
«Покойная актриса Савинова не оставляет в покое гангстеров. Пуля Парфенова обрывает жизнь Костячного, но спасает намеченные шефом жертвы».
Евгения прошла в комнату опустилась на диван. Пепел прошлого осыпает ей дорогу в будущее. Плачь ее младенцев донесся из-под земли. Евгения жадно впилась глазами в строчки, бледнея с каждой секундой.
— Женя, я не знаю содержание, но там что-то ужасное, прошу тебя не читай! — взмолилась мать. — Ради всего святого, пожалуйста, не читай!
Но Евгения продолжала затуманенным взглядом бежать по строчкам, и когда дошла до того места, где говорилось, что она и Анатолий — кровные дети Савиновой и Костячного, фамилии эти заискрились, взорвались, ударяя девушку в самое сердце, она вскрикнула и потеряла сознание. В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился Рябуша.
— Наташа, что происходит с Женей? — тревожно спросил он, бросаясь к дочери и, увидев в ее руках зловещую газетную вырезку, панически закричал: — Как она попала ей в руки! Это же равносильно гибели!
Отец вырвал из рук бесчувственной дочери газету, в клочья изорвал ее, затем принялся приводить несчастную в чувство.
— Убери немедленно все и сожги! — кричал он жене, которая остолбенела посередине комнаты, но, услышав приказ мужа, бросилась его исполнять. — Женя, Женечка, с тобой твой папа. — Он побежал в кухню набрал в кружку воды, вернулся и брызнул в лицо дочери. Она открыла глаза.
— Папа, это правда?
— Что, правда?
— Информация в газете: я и Анатолий кровные?
— Женя, я ничего не хочу объяснять, кроме того, что ты моя и мамина дочь. Ты же множество раз видела фотографию, как мама кормит тебя грудью.
— Да, это неоспоримый факт, но газета? В ней такое написано! А я пыталась в своей неполноценности обвинить вас! — глаза ее пылали не то гневом, не то безумием.
— Женя, девочка моя, нет и не было никакой газеты! — в отчаянии воскликнул отец.
— Газета была, папа, я только что держала ее в руках, до твоего прихода. Но если там вранье, то я по-прежнему считаю себя неполноценной, если правда, я могу обрести счастье с Борисом! Ты это-то понимаешь?! Вдумайся, папа, в мои слова. Борис Петраков тяжело ранен и нуждается в моей помощи. И не только — в моей любви! Вот телеграмма от него и его мамы. Я поеду к нему, он умрет от тоски, я это знаю. Но я поеду, я поеду и спасу его! И как хорошо, что я полноценный человек, ты представляешь мою радость!? Я полноценный человек! Все мои несчастья от родственного кровосмешения! Мне нечего бояться Бориса, он будет мой, он будет мой! Он мне говорил: любовь спасет мир, я ему скажу: любовь спасет жизнь! Он нуждается в моей любви! Как в солнечном свете, как в воздухе, как в глотке студеной воды! — Евгения говорила торопливо, боясь, что ее прервут, и она не выскажет до конца свои мысли и намерения. Рябуша взял телеграфный бланк и прочел его, внимательно слушая дочь. — Ты понял, папа, он ждет меня, мама боится отпускать меня одну, но мы решили ехать вместе, если ты согласен. Ты же согласен, папочка? — Евгения ласково посмотрела ему в глаза.
— Женя, я готов ради твоего счастья на все, готов ехать вместе с вами.
— Всем ехать не скромно, папа, ты приедешь на нашу свадьбу, если Борис сделает мне предложение. Мы поедем с мамой. Ну что ты стоишь, мама, собирайся, пожалуйста! — Евгения нервно указала ей на шифоньер, где находились вещи, и мама нерешительно направилась в указанном направлении со слезами на глазах, подозревая, что с ее дочерью не все в порядке. Жене надо дать успокоительное, снотворное, или еще что-нибудь такое, что может снять стресс, успокоит ее взбудораженные нервы и охладит разгоряченное воображение. Но она не решалась противиться желанию дочери, а только сказала: