— Мама, насколько мне известно, в Красноярске у меня есть собственность: половина двухкомнатной квартиры. Кузнецовы, как и Рябуша собирались ее продать, а деньги разделить поровну, — Евгения сказала это ровным голосом, как само собой разумеющееся.
— Именно так, дочка. Перед отъездом сюда я разговаривал с Кузнецовыми, они берут все хлопоты на себя, и как только сделка состоится, половина суммы — твоя.
— Прекрасно! — воскликнула Евгения, радостно глядя в глаза Борису. — Ты слышишь, Борис?
— Все до звука, и хочу вставить и свое слово. На днях я получаю боевые! Это почти такая же сумма, как дарят тебе мама и папа. Так что квартира у нас будет приличная.
— К сожалению, я со своей скромной зарплатой не могу внести свой пай, — огорчилась Валентина.
— Валюша, дорогая, — с жаром успокоила ее Наталия Михайловна, — твой пай самый дорогой — это твой Борис. Не будь его у тебя, разве могло состояться подобное застолье!
— Спасибо, дорогие мои, я могу ответить только таким же козырем.
— Ты права, мама. Сколько невероятных событий свершилось в этом году. Я хочу, чтобы год этот завершился нашей свадьбой. И сыграем мы ее в нашей новой квартире в Новогоднюю ночь! Я предлагаю выпить за это событие!
Они еще долго сидели за столом, обсуждая свое приперченное, кремнистое и примороженное житье-бытье, и где-то за полночь, Валентина Александровна предложила гостям постель: Рябуше в комнате сына, Наталии Михайловне и Евгении у себя в спальне. Но мужчины, подогретые водкой и впечатлениями встречи, еще долго переговаривались при потушенном ночнике.
— Мы долго обсуждали наш переезд, который нам казался огромным стеклянным сосудом, — говорил Рябуша Борису. — Дело не только в сложности обустройства на новом месте. Я человек военный, к частым переездам привык.
— Но тогда вы были молоды, — возразил Борис.
— Если ты заметил, у меня и сейчас спина не горбится, а энергии, хоть отбавляй. Ты знаешь, как мы любим Женю, вдали от нее нам не жить. Меня волнует просочившаяся в ваш город информация о ее прошлом. В Омске о ней знали только мы, то есть — никто. Здесь же есть третьи люди. Скажи, Борис, они опасны, они твои враги?
— Я вас успокою, Константин Васильевич. Один из них убит в Чечне. Второй находится за решеткой. Потому спите спокойно.
— Я постараюсь, Борис.
— Вот и прекрасно. Меня сейчас больше всего волнует протез. Примерял уже два и ни один не нравится, а я хочу снова вернуться к своему делу. Нет ли у вас, как у офицера, связей в этом вопросе.
— Как же, дорогой, как же? — воскликнул Константин. — У меня друг служил в Германии. Дослуживал выслугу лет на протезе. Завтра же созвонимся. Он в Нижнем Новгороде осел. Ты знаешь, с первого взгляда и не заметишь, что у него протез.
— Чей?
— Должно быть немецкий.
— Вот в этом-то и заковыка. Я, конечно, еще не пытался с немцами связаться, если что — ребята генерала Климова помогут. Но все это хлопотно. Евгения жутко переживает. А отечественные протезы просто дрянь.
— Давай завтра утречком созвонимся с Кешей, выясним все за и против, тогда будем действовать.
— Хорошо, согласен, спокойной ночи.
— Будь здоров, — откликнулся Рябуша, счастливо улыбнулся в темноту, и вскоре его тихий сап поплыл по комнате.
Борис Петраков не ошибся в своем предчувствии грядущего добра. Как только у них собралась достаточная сумма для покупки квартиры, Борис и Константин Васильевич объехали несколько из них. Остановили выбор с новой планировкой в строящемся микрорайоне.
На Новый год сыграли свадьбу. Немаловажным и приятным известием стало поздравление генерала Климова и его обещание в содействии, если молодой сыщик не оставит свою профессию.
— Боря, я не нахожу слов, чтобы выразить свою радость по поводу всего, что произошло в нашей жизни за последние две недели, — говорила Евгения за завтраком, когда свадебная сутолока улеглась, а они остались одни в своей квартире. — Я невероятно счастлива, что боюсь об этом даже думать.
— Ты не думай, просто наслаждайся нашей устраивающейся жизнью. Решим вопрос с работой, тогда все будет хорошо.
— Мне, а особенно маме, до сих пор не верится, что у нас все прекрасно. Она боится вспугнуть наше счастье. Я тоже. Вдруг что-нибудь выползет.
— Выползти может только безденежье. От безделья. Чтобы этого не случилось, и оно не вцепилось в наш быт зеленой сварливой клешней, нам надо быстрее устраивать дело с работой. Я тебе скажу больше: если брачный колосс стоит на глиняных, а не на золотых ногах, есть опасность, что он рухнет от слез безденежья. Ты согласна?