В сводке о дорожно-транспортном происшествии это выглядело сухо и лаконично: «Владелец автомобиля „москвич-412“, находясь в нетрезвом состоянии, передоверил управление автомобилем военнослужащему Костячному И. В., который не справился с управлением и совершил наезд на пешехода. Пострадавший скончался в реанимации. Нарушитель задержан».
Эта короткая сводка не только перечеркнула Игорю спортивную карьеру, но и лишила свободы.
Борису Петракову не составило большого труда разыскать родителей Игоря Костячного, как и получить о нем исчерпывающие данные из военной прокуратуры и суда. Отца в живых уже не было. Мать, удрученная одиночеством, не поняв, кто к ней пришел, хотя Борис представился, пустилась в упреки, мол, большой стал человек ее Игорек, времени нет навестить мать.
— У самого нет времени, это понять можно, но почему внуков не возит к бабке? — говорила старая женщина. — У него ведь их четверо. Две девочки, уже взрослые в Ташкенте. Была нынче у них, к брату Саиду ездила в гости, заодно их повидала. Две младшенькие — в Красноярске. Такие славные девчушки, загляденье. Жена у него красавица, любит его. Как его не любить, когда он сам видный да при деньгах. Вы ж его знаете, какой он молодец, — хвалила мать сына, убежденная в том, что не знать такого человека просто невозможно.
— Я давно не видел его, хотелось бы встретиться, поговорить, — Борис осторожно подыгрывал настроению матери. — Вы мне его адресок дали бы.
— Не могу, не велит он никому постороннему адреса раздавать. Мало ли сейчас лихих людей развелось. На что он вам понадобился? — подозрительно уже посмотрела мать на Бориса.
— Меня интересуют, какие отношения у вашего сына в дальнейшем сложились с его школьной подругой Лидой Савиновой.
— Зачем вам эта потаскушка? Столько лет прошло! Через нее у Игоря неприятности пошли, да, слава Богу, отвязалась от него.
— Давайте не будем сейчас винить кого-то одного, дело действительно прошлое. Но нам известно, что Игорь сломал свою спортивную карьеру в армии на любовной почве. Если бы он соблюдал воинскую дисциплину, то не оказался в пьяной компании с девушками, не сбил бы пешехода. Вы согласны?
— Мели Емеля, твоя неделя, — зло сказала мать. — Кто там был прав, кто виноват — поди разбери.
— Откровенно говоря, меня тот случай меньше всего интересует, хотя характер вашего сына вырисовывается с некрасивой стороны. Меня интересуют: были ли дальнейшие контакты Игоря с Савиновой?
— Откуда мне знать, я ее за юбку не держала.
— Что вам известно о сыне Савиновой и Игоря, которого она родила осенью в год окончания школы. Мальчик хоть и незаконнорожденный, но ваш внук.
— Ничего нам не было известно о Лидке. Сбежала из дому куда глаза глядят. Ребеночек, мы слышали, умер.
— У нас есть иные сведения.
— У кого это у вас? — взъярилась вдруг старушка.
— Я же вам представился: следователь уголовного розыска Красноярска.
— Батюшки, а я, старая дура, распинаюсь тут про Игорька. Что там натворила Лидка?
— Савинова убита, мы восстанавливаем все ее связи. Так вот, у нас есть мнение, что в Ачинске вашего внука усыновила одна бездетная семья, очень состоятельная. Вы что-нибудь слышали?
— Поверьте, ничего, — тусклым голосом ответила мать. — Но при чем тут Игорь?
— Вот я и выясняю. Скажите, где ваш сын отбывал срок наказания?
— На БАМе, на химии, — старушка была подавлена.
— После освобождения он вернулся домой?
— Нет, он уехал в Ташкент к дяде Саиду. Там окончил институт торговли. Дядя помог ему стать большим начальником и уважаемым человеком. Игорь, как известно, выдвинул свою кандидатуру в депутаты Законодательного собрания. Вот во вчерашней газете о нем написано.
— Да, я читал, — спокойно сказал Борис, убеждаясь, что кандидат в депутаты и сын этой женщины одно и то же лицо, а не однофамилец.
— Так что ж вы роете прошлое? Мешаете человеку спокойно жить?
— Если человек сам не дает повода, никто рыться в прошлом не станет, — с достоинством ответил Борис. — Спасибо за беседу, до свидания.
— Скатертью дорога, — недружелюбно ответила мать, провожая недобрым взглядом Бориса Петракова.
VI
Красноярск. Сентябрь 1996 г.
Евгения Кузнецова постоянно боялась за своего будущего малыша. Она стала вдруг пугливой и впечатлительной, вздрагивала, когда в гостиной раздавался голос телеведущей программы «Вести» и сообщалось о разбившемся самолете, катастрофе пассажирского автобуса, о трагедии в шахте. Она не могла без содрогания слушать о тех несчастных изувеченных людях, которым выпало на долю это лихо, представляла горе их близких. Евгения не могла слышать о тех беднягах детях, что от рождения были немы и глухи, умственно неполноценны, не хотела знать об их жалком существовании в нищих приютах и пансионатах. Она понимала, как тяжело быть в шкуре такой матери, но, слава Богу, это происходит не с ней, не с ее родными, не с ее семьей, и она, разумеется, не могла до конца прочувствовать то или иное горе, случающееся далеко или близко от нее.