— Собака лает, ветер несет, — огрызнулась Лида, — сама первая полезла. Нам с Жанной на твои угрозы наплевать. Сколько же ты будешь меня доставать? Впрочем, надо заняться делом, а не руганью. Ругань — удел слабых. Приберу-ка я к рукам все колющее и режущее, так безопаснее, — нарочито громко говорила девушка. — Ножи, вилки, ножницы. Теперь колокольчики подвесим к двери. Помнишь, как в одном фильме фрицы на колючее заграждение консервные банки подвешивали, чтобы брякали. Так и я, веревкой кастрюли свяжу и — на ручку двери. Открывать станешь, как они зазвенят! Свет будет гореть всю ночь, так безопасней, а утром — ищи ветра в поле.
Лида в ту же минуту подвесила гирлянду кастрюль и кружек к двери, подперла ее креслом, и стала собирать в чемодан свои вещи. Уложив все, она сунула руку в заветное местечко в комоде, где мачеха прятала деньги. Обрадовано вытащила завернутую в бумагу пачку. Пересчитала, оказалось сто восемьдесят рублей. Не густо. Отец зарабатывает хорошо, значит остальные на книжке. Ладно, на первый месяц вполне хватит. Она бы покинула родной дом, где родилась и выросла, сейчас же, подальше от ненавистной воблы, но коротать ночь на вокзале не стоит. Поезд на Красноярск только утром. Стоит ли тащиться, на ночь глядя. Лучше уж коротать дома, хотя уснуть она не сможет, это точно. Но зато в тепле.
Собрав все, что хотела, Лида уселась в коридоре на стул и, непрошеные слезы заволокли глаза. В животе коротким толчком сообщало о себе живое существо, но она больше не вздрагивала, как прежде, не пугалась тайне: ее больше не существовало. Завтра же сухая вобла, брызгая слюной, понесет по городу сплетню, и она, как перекати-поле, достигнет стен школы, где ее безжалостно осудят. Правда, этот лай уже не долетит до ее слуха, но коснется Игоря. Вне всякого сомнения, он будет разоблачен. Обо всем знает Наташа. Другие девчата тоже не слепые, особенно Рита и Галка — видели их дружбу. Она не хотела бы его позора. Или ты, Жанна, так не считаешь? Каждому воздастся по заслугам. Он не должен прятаться в нору презренной мышью, укравшей кусочек сладкого торта. Он трус и эгоист. Она его ненавидит.
— Лидка, — раздался приглушенный голос мачехи, — скажи, кто твой кобель? Я его заставлю жениться!
— Не ваше дело, — зло огрызнулась Лида.
Наташу потрясло исчезновение Лиды. В коридоре она терпеливо поджидала Игоря. Он подошел к ней уверенной походкой, вместе с группой ребят из параллельного класса. Наташа загородила Костячному дорогу.
— Ты подлец, Костячный! — сказала она гневно и залепила оглушительную пощечину.
Все, кто видел сцену, остолбенели с открытыми ртами. Каждому ясно, за что Игорь получил оплеуху.
— Ты что, сдурела! — вырвалось у Игоря, — да я тебе.
Наташа развернулась, пошла прочь и не видела, как замахнувшуюся для ответного удара руку перехватил кто-то из ребят.
Не видя ничего перед собой, Наташа натолкнулась на Риту.
— За что ты его, Наташа? — вспыхнув презрением к молодому ловеласу, спросила Рита. — За себя или за Лидку?
— У меня с подонками нет ничего общего, — презрительно ответила Наташа. — Можешь выразить ему соболезнование.
— Ничего подобного, я его тоже презираю, — сказала она намеренно громко.
Рита посмотрела на Костячного, у которого щека горела позором, и громко расхохоталась. Его изумленные сверстники, вмиг осознавшие случившееся, рассыпались по сторонам, стремясь поскорее укрыться в классе.
Костячный, взирая вокруг исподлобья, стоял в нерешительности, не зная, идти ли ему на урок или покинуть школу, пока не улягутся страсти.
— Ну что, господин ослепительный шах, получил мат? — сказала подошедшая Рита с уничтожающей улыбкой. — Хотела я тебя, мерина, кастрировать. Скажи спасибо Галке, отговорила.
III
Ачинск. Март 1998 г.
Борис Петраков прибыл в Ачинск в полдень на маршрутном автобусе и, не спеша, отправился в отделение милиции. Сухопарый, высокий чернобровый молодой человек ничем не выделялся в толпе пассажиров, растекающихся по улицам города. В руках у Бориса небольшой портфель, на плечах коричневый плащ, под ним серый дешевенький костюм. Голова покрыта узкополой шляпой. Никто не подозревал в нем детектива, самостоятельно начавшего поиск. Это обстоятельство подогревало его самолюбие, как добрая порция водки, выпитая для настроения. Но молодой человек считался стойким трезвенником, тем более при исполнении обязанностей сыщика его ничто не могло склонить к употреблению алкоголя. Более того, с первых же минут своего путешествия в область неизвестного он, по выработавшейся привычке, все замечал и анализировал. Например, он знал, сколько мужчин и женщин ехало в автобусе, сколько детей и юных особ и, самое важное, сколько тех, возраст которых его интересовал. Впереди него сидела интеллигентная дама, скорее всего медик: судя по изящным рукам, когда она сняла перчатки, на ногтях не было маникюра. Особе лет сорок. Такого же возраста потерпевшая Савинова. Если она уроженка Ачинска, то, скорее всего, именно тот человек, который ему больше всего нужен и даст исчерпывающую информацию. Борис сетовал на то, что ему не повезло угодить в соседнее кресло с дамой, уж он бы смог разговорить ее. Но, увы, дама сидела впереди через человека. Оставался шанс заговорить с ней по приезду. Но к автобусу подрулила «Скорая помощь», и дама, приветствуемая и названная водителем Наталией Владимировной, быстро пересела в машину и укатила, что весьма заинтересовало Петракова. Сосед же его по креслу, угрюмый пожилой мужик, ехал в Ачинск впервые и от него никакого толку.