В девять утра я попрощался с Нелли Максимовной у ворот госпиталя на Суворовском проспекте и направился к Полонским, дав ей слово, что, если капитан не оставит меня в своей квартире, обязательно приду ночевать к ней.
Но к Полонским я пришел лишь после обеда. Ходил по городу, нашел Смольный, посмотрел на него издали, побывал у Исаакиевского собора, на Дворцовой площади. Если бы не патрули, ходил бы до темна, но надоело показывать свои документы и без конца объясняться.
На стук мне открыла дверь стройная, коротко стриженная женщина с погонами старшего лейтенанта медицинской службы и крохотным, почти игрушечным пистолетиком на ремне. Она улыбалась, жуя бутерброд.
Без труда догадываюсь, что это сестра капитана, он рассказывал про нее в поезде.
— Входите, — женщина отступила в сторону, потом, обернувшись, крикнула в коридор: — Вадим, это к тебе!
Из комнаты справа вышел капитан Полонский. Но это уже какой-то другой капитан. В синей рубашке без галстука, в серых брюках он выглядел гораздо моложе, чем в форме. И проще, и доступнее. Нас уже не разделяла невидимая, но реально существовавшая грань военных рангов, утверждаемая даже формой одежды.
— Входи, входи, Сергей. Но он, Лиля, скорее к тебе, чем ко мне. Ведь ты жаловалась, что сидишь без кавалера.
Лиля неожиданно громко рассмеялась, оглядела меня с головы до ног.
— А что? Он мальчик — ничего. Только молод для меня. — Она притворно вздохнула. — Не смущайся, Сережа, мы все Полонские такие. Давай твою пилотку, вещмешок вешай сюда. И, пожалуйста, не робей.
— Я и не робею, — с трудом выдавливаю из себя первые пришедшие на ум слова, хотя столь необычный прием, конечно, огорошил меня.
— Проходи, Сергей, — капитан открывает дверь, пропускает меня вперед. Вхожу в комнату и замираю: там одно начальство.
Делаю попытку отступить, но дверь за мной уже захлопнута, и старший лейтенант Лиля легонько подталкивает меня к столу.
— Садись рядом со мной, вон твой прибор.
— О тебе, Сергей, разговор уже был, поэтому представлять тебя не нужно. — Капитан ободряюще смотрит мне в глаза. — Здесь все мои друзья. Женщины — сплошь медицина, включая мою супругу, мужчины — сплошь строители во главе с нашим профессором.
Полковник с седыми длинными, не как у всех военных, волосами хитровато подмигивает мне. Догадываюсь, что он-то и есть профессор.
Мой приход прервал разговор старых друзей, наверное, давно не видевшихся. Я чувствовал себя в полном смысле не в своей тарелке, хотя Лиля уже успела наполнить ее нехитрой закуской.
— Друзья мои, — полковник застегивает крючки на воротнике кителя, — наша компания пополнилась еще одним, самым юным гостем, фронтовиком. Предлагаю, как старший по возрасту, выпить за здоровье этого паренька, за его удачи в бою.
Я взял дрожащей рукой рюмку (когда и кто ее поставил — не видел), поднялся со стула, как это когда-то делал отец, чокнулся со всеми поочередно, но делал все это механически, как заводной. У меня никак не укладывалось в сознании, что профессор, настоящий живой профессор, да еще полковник, будет предлагать тост за мое здоровье.
Едва не расплескав водку, я бережно ставлю рюмку на место и осторожно опускаюсь на стул.
— А почему гвардия не пьет? — сидящий напротив меня мужчина в полувоенной форме с любопытством поглядывает на нетронутую рюмку.
— Я, честное слово, не пью.
— Вадим, он тебя боится, — говорит миловидная женщина в очках (очевидно, жена капитана) и осторожно толкает Полонского локтем в бок.
— Чего ему бояться? За одним столом сидим. Выпей, Сергей, сколько можешь. Праздник у нас. Первый за всю войну.
Мне не выпивать, а есть хочется. Лиля ко всей прочей закуске положила мне на тарелку солидный кусок консервированной колбасы, а я не знаю, можно ее так есть, куском, или разрезать? Можно есть одну или обязательно с картошкой и огурцами? Нож я держу в правой руке, про это читал в книжках, а вот после того как что-либо отрежешь, куда его класть? Этого не знаю.
Но что за люди, эти Полонские! Что за друзья у них! Через минуту-другую они словно уже забыли обо мне, а может, умышленно это сделали, дав мне возможность поесть. А то, что я зверски голоден, видно было сразу.
Майор рассказывал о поездке в Америку, где он принимал, какое-то имущество, но я плохо слушаю его, боясь что-либо уронить на скатерть.