Сначала мы перебрасывались гранатами, а когда их автоматчики вылезли из ходов сообщения и бросились в атаку, мы выползли на узкоколейку и встретили их огнем в упор.
Нас осталось очень мало в батальоне, разведчиков тоже осталось не больше взвода, но мы знали, что назад пути нет, что нас постреляют на льду, как куропаток, и потому вновь и вновь отбрасывали вражеских автоматчиков, едва те подходили к узкоколейке.
И так целый день. Нам было жарко. Очень. Теперь немцы угомонились, прекратили контратаки, и мы начинаем медленно замерзать. Первым в отделении не выдержал Таджибаев.
— ...Эй, командир! Ты чего притих? Замерзнешь ведь тоже! Слышишь?
Это Сивков. Откуда его принесло? Я только успел согреться, мне стало так хорошо, а он...
— Замерзнешь, говорю, Серега! Проснись же...
Ну чего ему нужно? Я ведь не сплю, я все слышу, только пусть он убирается туда, в дот. Пусть не тревожит меня. Ну что за человек! Вот сбросил с меня шапку, трет уши, делает искусственное дыхание. И все кричит, кричит, кричит. Никак не отвяжется.
— Не замерзаю я, Алексей, а только согрелся...
— Это тебе так кажется. Двигайся, двигайся. Живее!
Я, очевидно, и в самом деле едва не замерз. А когда задремал — не помню, хоть убей, не помню. Кажется, ведь не смыкал глаз, все за узкоколейку глядел.
— Что с Таджибаевым, Алексей? — спрашиваю Сивкова нарочито бодро, будто со мной ничегошеньки и не случилось.
— Оттирает его водкой Платова. Проканителься мы еще малость — конец бы Усенбеку. Давай, командир, к ночи готовиться. Ты выкапывай каской снег из траншеи, а я попробую лопаткой от шпалы щепы нарубить. Костерок сообразим, а?
— Идет.
Мы вроде поменялись должностями. Теперь мной командует Алексей. Да и то верно: какой я сей момент командир.
Снимаю каску, становлюсь на колени и начинаю выгребать слежавшийся снег. Немцы так и не успели очистить здесь ходы сообщения и траншеи от снега. Очевидно, они и сами пришли в эти старые доты за несколько часов до нас.
Стемнело. Ветер с Балтики, как всегда промозглый и колючий, пробирающий до самых косточек.
Но хуже ветра — поземка. Она шныряет по косогору, по ходам сообщения, окопам, будто заигрывая, скатывается ко мне в траншею.
За спиной слышится кряхтенье Алексея, глухие удары лопаты о мерзлое дерево шпалы. Тюк! Тюк! Несколько ударов, потом слабый треск отламываемой щепки и снова тюканье под едва различимый на ветру звон, малой саперной лопаты.
Мне стало тепло. Вот только ног не чувствую. Ведь последние метры до берега мы бежали по колено в воде, ботинки с обмотками промокли насквозь, ноги закоченели, Алексею, наверное, не легче. Его валенки тоже были полны воды.
К нам кто-то идет, слышится тяжелое дыхание.
— Стой, кто идет? — совсем негромко окликаю я.
— Свои. Это ты, Кочерин?
— Я. А ты кто?
— Связной младшего лейтенанта. Он тебя к доту зовет.
Гусев и командиры других двух отделений сидят на корточках у стенки дота, обращенной к реке. Там, за рекой, тихо, хотя вся дивизия, наверное, тоже стучит на ветру озябшими ногами, клянет погоду.
— Как дела у тебя, Сергей? — спрашивает Гусев.
— Ничего. Таджибаева водкой оттирают.
— Комбат доложил обстановку командиру полка. Вот-вот принесут сюда валенки и кое-что из обмундирования. Это — первое. Второе: что делать завтра...
А завтра, оказывается, мы должны продолжать бой за расширение плацдарма. Правда, какими силами будем делать это — мне неизвестно. Если теми, что имеем в батальоне, то нам и за узкоколейку не перешагнуть.
Когда Гусев, объявив задачу на завтра, приказывает расходиться по своим отделениям, у дота неожиданно появляется капитан Полонский. Он отдает распоряжение разведчикам сделать в доте пункт обогрева. Командир разведчиков начинает препираться, доказывает, что дот захватили они и не пустят в него пехоту.
Но наш капитан умеет добиваться, чтобы его приказы выполнялись.
— Если мы с вами не сделаем этого, к утру все солдаты батальона будут с обморожениями. Поймите, батальон форсировал Дейме уже не по льду, а по воде. Выполняйте.
Я возвращаюсь на позицию отделения, но Сивкова там уже нет.
Где Алексей? И вдруг страшная догадка словно парализует меня: Сивкова утащили немцы!
Но не мог Алексей просто так им поддаться. Осматриваюсь — никаких следов борьбы. Лопата его воткнута в снег, щепа сложена в грудку. На месте и пулемет, и диски.
— Алексей! — шепотом зову Сивкова. — Алексей!
Никто не отвечает. Да и услышит ли он меня при таком ветре? Что же делать? Не ушел ли во второе отделение? Но чего он там забыл? Еще немного обожду и буду искать.