Но искать мне не приходится, Сивков возвращается сам... из-за узкоколейки, со стороны немцев. Час от часу не легче!
— Ты уже здесь, командир? — упреждает он мой вопрос. — А я думал до твоего прихода обернуться. Вот, держи!
— Что это?
— Как видишь, брезент. За узкоколейкой валялся. Я еще днем его заприметил. В грязи весь, но укрыться можно...
Поступок Сивкова мне кажется таким чудовищным, что я даже не могу подобрать нужных слов, чтобы выразить свое возмущение.
— Да ты знаешь?.. — наконец вырывается у меня.
— Знаю, — обрывает Сивков. — Если укроемся им в окопе, то еще продержимся, а нет — окочуримся. Не до жиру тут.
— Да за это знаешь что полагается?!
— Знаю. А сейчас не ори, — как-то очень спокойно говорит Алексей. Его спокойствие передается мне.
Тяну брезент на себя, волоку его к окопу, тяжелый, задубевший. Сивков ползет следом, подталкивает трофей.
— От танка, что ли, брезент?
— Да нет, маловат для танка, — отвечает Алексей. — Наверное, что-либо другое укрывали.
Около окопа мы с трудом растягиваем смерзшийся брезент, накрываем им наше инженерное сооружение так, чтобы оставался небольшой лаз.
— Вот что, Алексей, — внушительно говорю я, — об этом случае я не буду докладывать никому. Но если еще раз что-либо такое удумаешь сделать, гляди! А теперь так: за рекой на берегу стога сена видел?
— Ну...
— Ступай, принеси сена. Другие уже таскают. Полыньи на реке подморозило, но все-таки берегись.
Когда Сивков возвращается, у меня уже потрескивает крохотный костерок. Расстилаем сено по дну окопа, оставив небольшое местечко для костерка, потом заваливаем края брезента снегом, чтобы не так дуло.
Самое главное — немного погреть ноги. Мы готовы сунуть свою обувь в самый огонь, но боимся — сгорит. Просмоленная щепа жарко, весело потрескивает, но нам от этого не становится легче: заготовленных дров хватит ненадолго.
— Слушай, командир, что там насчет валенок?
— Вот-вот должны принести. И валенки, и телогрейки кое-кому. Может, и полушубки будут.
— Валенки бы сухие — это да, это сила! — мечтательно говорит Алексей. — А то за ночь ты в своих ботинках дубаря дашь.
— А ты в мокрых валенках?
— И я.
Сивков, конечно, обиделся на меня, но старается не подать виду. Ведь не для себя же одного он в опасный промысел ходил.
Я смотрю на Алексея, и на душе теплеет. Это же не солдат, а клад золотой. Жаль, сказать тебе про это, товарищ мой дорогой, стесняюсь.
Блики огня весело прыгают по лицу Сивкова, похудевшему, грязному, обросшему рыжей щетиной. Красные от дыма и бессонных ночей веки еще резче подчеркивают синеву его глаз, которую не в силах приглушить никакие беды войны. Из-под шапки выбиваются успевшие отрасти волосы, густые, льняного цвета, такие, какие бывают только у истинных северян, потомков древних поморов. Руки у Алексея еще чернее моих, со сломанными ногтями, в ссадинах, и когда он потирает их снегом, кожа на ладонях будто скрипит.
По брезенту шуршит поземка, ветер тоже прогуливается по нему, но мы хорошо закрепили края, завалили их снегом и гордимся тем, что имеем собственную крышу над головой.
Неожиданно эта крыша нас подводит. За шорохом поземки мы не слышим, как приближается Гусев.
— Вы что, рехнулись оба? — младший лейтенант лежит на снегу, заглядывая под брезент. Из-под каски нас сердито сверлят его темно-карие широко расставленные глаза.
— Кто тебе, Кочерин, разрешил огонь разводить?
— Никто! А нам что, околевать, что ли?
— Товарищ младший лейтенант, — вмешивается в разговор Сивков, — ведь немцам не видно огня из-за узкоколейки.
— Погоди, Сивков, тебя не спрашивают! Из-за узкоколейки да, не видно, а с высот, где их артиллеристы и минометчики сидят?
— Ну, миной сюда еще угодить надо, — говорю я. — На тысячу одна может шлепнуться в окоп.
Младший лейтенант и сам это прекрасно понимает. Тем более что немецкие артиллеристы и минометчики и так прекрасно знают, где мы находимся: сразу за узкоколейкой.
Гусев молчит. Видно, думает: настоять на своем, чтобы эти двое погасили огонь или нет? Такой костер ведь только душу греет, а не тело. Второе побеждает.
— Ладно, только сильнее не разводите, — говорит младший лейтенант. — Дремать разрешаю поочередно. Один на узкоколейке, другой здесь, в окопе. Что из одежды и обуви нужно?
— Валенки бы нам с Сивковым. И Таджибаеву брюки и валенки.
— Добро. Один — вылазь наружу сейчас же. И наблюдать с узкоколейки.