Откуда-то появляются несколько цивильных немцев. Они катят телегу с пожарным насосом, окрашенным в желтый цвет. Устанавливают его напротив ратуши, но сразу же убеждаются, что одним насосом ровно ничего не сделаешь, и отходят прочь.
Мы покинули площадь, когда, по мнению комбата, опасность распространения пожара миновала, а число цивильных немцев на площади увеличилось. Очевидно, в городке создалась какая-то власть и встала на защиту домов от огня.
Спать располагаемся на полу, постелив на него матрацы, перины, подушки. В этой комнате, очевидно, был кабинет хозяина дома. В углу стоит огромный черного дерева письменный стол, на который мы сложили каски и автоматы.
Сколько спал — не знаю. Наверное, очень мало, так как Гусеву с трудом удается растолкать меня.
— Спустись-ка вниз, на кухню, Кочерин.
Гусев с плошкой в руках спускается первым, я — за ним. Что случилось — пока тайна, но, судя по недовольному виду младшего лейтенанта, какая-то неприятность.
Я не ошибся. На кухне спиной к плите стоит мой Сивков. Я-то, наивный человек, полагал, что Алексей спит без задних ног. Ведь ложились мы с ним в одно время.
Гусев ставит плошку на стол, тяжело опускается в старое кресло, принесенное кем-то в кухню.
— Давай, Сивков, докладывай своему непосредственному начальнику, где был, что делал.
— Вы же знаете, товарищ младший лейтенант.
— Знаю. А Кочерин — нет.
— У девчат был.
— У каких?
— Наших, русских. Здесь у немцев на фабрике работали.
— Землячек искал? — Гусев улыбается, хитровато глядит на Сивкова.
— Моих землячек среди них нет. Брянские есть, смоленские. Из Белоруссии тоже.
— Понимаю, Сивков, понимаю. Вот чего не могу понять: почему ты ушел без спросу?
— А вы бы отпустили?
— Нет.
— Потому и ушел.
— Эх, Сивков, Сивков, не будь ты хорошим бойцом, храбрым бойцом, не знаю, что бы я с тобой сделал...
Гусев некоторое время молчит, потом звучно хлопает ладонями по коленям.
— Ладно, ступайте оба спать. Завтра окончательно разберемся.
«А чего тут разбираться? — думаю я, поднимаясь на второй этаж. — На губу ведь не посадишь Сивкова, нет ее на фронте. И наряд вне очереди не дашь. Отругал, и все».
— Ты когда ушел, Алексей? — спрашиваю Сивкова, когда снова ложимся рядом на свое место.
— Да сразу, как только ты уснул. Вышел, а там знакомый минометчик. «Айда, говорит, к девчатам на часок». — «К каким девчатам?» — «Да к нашим, русским. Тут недалеко». Приходим, а их там в бараке человек сто. Плачут, смеются, пляшут под балалайку от радости. Наших ребят несколько, из минометной роты. Сел я на балалайке играть, а тут патруль, понимаешь, нагрянул. «Почему здесь? Кто разрешил в ночное время? Фамилия? Какого полка?» Ну, забрали нас, привели в штаб батальона. Капитан Полонский вызвал Гусева...
Я не знаю, что лично мне делать с Сивковым. В бою — лучшего бойца не пожелаешь, лучшего товарища не найдешь, а кончится бой, жди, что вот-вот что-нибудь отмочит. Ну, что за человек!
— Ты чего молчишь, командир?
— А чего тебе говорить. Неужели ты сам не понимаешь, что это тебе не деревня под Великими Луками. Совести у тебя, Сивков, нет. Вот чего!
— Совесть у меня есть, командир. Но ведь и с девчатами рядышком побыть охота. Поболтать малость. Натура у меня такая, понимаешь?
— Ладно, спи...
— Сплю, командир, сплю.
Сейчас меня заботит одно. То, о чем Алексей и не догадывается. За бой на плацдарме весь взвод представили к правительственным наградам. В том числе, конечно, и Алексея. А вдруг теперь в штабе батальона кто-то решит, что Сивков не достоин награды? Может быть такое? Конечно, может. Что тогда? Боюсь и думать. Успокаивает мысль о том, что капитан Полонский не допустит этого. Не такой он человек. Кажется, начинает светать. За окном слышится грохот идущих мимо танков. Я знаю, на многих из них написано: «Даешь Кенигсберг!»
У ВОРОТ ЦИТАДЕЛИ
26 января 1945 года войска 3-го Белорусского фронта подошли к Кенигсбергу. Пройдет совсем немного времени, и мы узнаем, что перед нами город, окруженный тремя оборонительными линиями, состоящими из фортов, бункеров и дотов, в которых находятся сто тридцать тысяч солдат и офицеров и четыре тысячи орудий.
Это была внушительная сила, способная противостоять нам, измученным длительными непрерывными боями, потерявшими на подступах к Кенигсбергу многих своих товарищей. В моем отделении выбыл из строя Таджибаев: два дня назад при атаке дома на окраине города он был тяжело ранен.