— Сержант, подмогни ребятам. Прижали их, головы не поднять.
— А не хрен им телепаться было, — буркнул в ответ Винарский, но уже через секунду, устало. — Ну да ладно, поможем пехтуре.
Семидесятка развернулась. Всем корпусом, поворачивая вдобавок и башню.
Прицел, еще чуток довернуть. Снова прицел, правая рукоять. Готово. Левая педаль, стук ДТ. Всё. Прикрытый контрфорсом пулеметчик — от пехоты прикрытый, не от танкистов — мешком вываливается из-за кирпичей, оставляя у стены теперь уже совсем нерабочий МГ с подломленными сошками.
— Выползайте. Только быстро и без форсу.
Что ж, дело сделано. И просьба исполнена.
Но, возможно, зря. Зря сержант отвлекся от наблюдения за проходами и проулками. Однако иначе поступить он не мог. Ведь долги надо отдавать. Всегда. Тем, кто уже один раз спас тебя. Совсем недавно. Всего-то пару минут назад.
Легкий танк рванул к батарее. На всех парах. Ошеломленный гибелью одной из тридцатьчетверок Синицын поначалу дернулся туда же, за танкистами, однако был моментально остановлен не допускающим никаких кривотолков приказом лейтенанта:
— Сохранять дистанцию. На рожон не лезть. Стрельба с открытых позиций только по наиболее опасным целям. В тени держимся, мужики. В тени.
— Понял, — с досадой подтвердил Гриша.
— Всё, отставить разговоры. Выходим на первый рубеж. Семьдесят метров. Что с целями?
— Не наблюдаю.
И тут же Кацнельсон:
— У меня чисто.
— Хорошо, — сосредоточенно произнес летчик через секунду. — Движемся дальше. Гриша — правый фланг. Марик, держи левую сторону и сзади. На мне — стены и проулки.
— Есть.
Спустя секунд десять доложился Синицын:
— Хмырь какой-то из блиндажа выскочил. Офицер, кажется.
— Достать сможешь?
— Далековато мне, чтоб с гарантией.
— Марик?
— Попробую.
Кацнельсон плюхнулся на землю, перехватывая поудобнее винтовку, прикладываясь к прицелу. Сквозь "просветленную" оптику было прекрасно видно, как фриц затравленно озирается, по всей вероятности, пытаясь принять решение. То ли юркнуть обратно, в спасительную тьму блиндажа, то ли попытаться на месте организовать некое подобие сопротивления. Однако ни того, ни другого он сделать не успел. Лязгнул затвор трехлинейки, сухо щелкнул выстрел. Раненый в бедро немец рухнул на землю, воя от боли, суча ногами, стараясь отползти, спрятаться от неизвестного снайпера.
— Добей! — жестко приказал летчик.
Вторая пуля упокоила фрица. Навеки.
— Молодец, Марик! Гриша, подойди ближе. Глянь, может, там еще кто резвый остался… А, черт! У них там антенна сверху!
В панорамном прицеле РПГ мелькнул подбирающийся к блиндажу Синицын.
— Шустрее, Гриня, шустрее! Гранатами работай! Связь им руби!
— Так нет их, гранат. Одна у вас, товарищ лейтенант, три у Марика, остальные…
— У немцев одолжи, мать твою!
— Ага, понял.
Пошуровав возле развороченной артиллерийской позиции, Гриша радостно отозвался в микрофон:
— Трохи есть. Аж три заразом.
Секунды через четыре, разобравшись с терочным запалом немецкой "колотушки", он аккуратно закинул гранату к выходу из укрытия, откуда уже выбирался следующий фашист. А после взрыва-хлопка еще одну, запулив ее четко в проем с сорванной дверью.
— Готово, отбегались уроды, — довольно пробормотал боец, заскочив внутрь просканировав через "очки" порушенную гранатами землянку. — "Марконики" хреновы…
— Идем дальше. Тридцать шагов.
Продвинувшись вперед, красноармейцы вновь припали к земле, вглядываясь в окружающее пространство. Т-70 на этот момент уже разобрался со вторым орудием и готовился двинуться дальше, к следующему.
— Двое в проломе, — произнес лейтенант. — Что-то тяжелое тащат. Гриша, твоя работа.
— А я? — обиженно пробурчал Кацнельсон.
— А ты помогай, не спи.
Из пролома в стене выползли двое солдат в касках и быстро рванули к танку. Первый нес что-то в руках, сгибаясь под тяжестью, второй, с карабином, видимо, страховал его. Добежать не успели. Двумя короткими очередями Синицын срезал "несуна". Страхующий тут же залег и открыл ответный огонь. Правда, не видя цели, палил в белый свет, как в копеечку.
Марик, не ожидавший подобной резвости от противника, со своим выстрелом явно запоздал — пуля прошла выше, воткнувшись в стену, выбив из нее облачко кирпичной крошки.
— Марик, елки зеленые! Я же сказал, не спи!
— Сейчас, сейчас, — бормотал Кацнельсон, перезаряжаясь, непослушными пальцами, на ощупь, вталкивая латунные стерженьки в "футляр" обоймы. Оплошность бойца исправил его напарник, зашвырнув последнюю гранату туда, где затихарился отстреливающийся фриц.