– Пойдем, – сказал я, затем почти прокричал: – Пойдем!
Она смущенно улыбнулась, но страх в ее глазах пропал. Затем она вдруг кивнула и, все еще улыбаясь, повторила слово:
– Пойдем!
Глубокой ночью, когда нес белье обратно в лагерь, я чувствовал себя как после трехдневного кутежа.
Нашим следующим местом назначения был железнодорожный узел, последняя станция перед линией фронта, на которой боевые подразделения пополняли личный состав и запасы.
Было что-то умиротворяющее в этой железной дороге, даже несмотря на то что паровозы и вагоны были русскими; она напоминала нам о доме и мирном времени. Но внешность была обманчива. Нам вскоре захотелось находиться подальше от этого места. Дело было в продолжавшихся круглые сутки русских бомбардировках, при том, что не было никаких предупреждений о воздушных налетах. В предупреждениях, правда, не было и смысла, так как и часа не проходило без грохота бомб.
Мы скоро превратились в сгусток нервов. Постоянно приходилось быть настороже, и наши глаза напряженно всматривались в небо. Раздавался гул самолетов, которых нам не было видно, и мы ожидали града падающих бомб и вздыхали свободно, только когда они падали не слишком близко.
Мне довелось поработать в качестве оператора на небольшом телефонном узле. Работа сама по себе была довольно занятной. При постоянном общении с офицерами высокого ранга голос скоро приобретает жесткие нотки человека, привыкшего отдавать команды, и вскоре обнаруживаешь, что к тебе обращаются с подлинным уважением. Только если на другом конце провода спрашивают, не я ли майор Эдельвайс или капитан Танненбаум, приходится следить за собой, чтобы тебя не приняли не за того человека.
Конечно, все фамилии вблизи фронта назывались вымышленные; все до мелочей маскировалось. Но эти меры предосторожности от шпионов, как мы скоро в этом убедились, были обоснованны.
Град бомб не прекращался ни на один день. На нас пикировало обычно не более трех самолетов, но, как только они улетали, на смену им прибывало новое звено. Конечно, теперь нас защищала зенитная батарея, но она всегда открывала огонь, когда русские самолеты были уже далеко. Мы подозревали, что артиллеристы боялись обнаружить свои позиции, – они сами не хотели подвергнуться бомбежке, – но их идиотская стрельба в промежутках между налетами совершенно выводила нас из себя.
Только однажды появился наш истребитель, и это был неуклюжий маленький итальянец. Русские не отличались быстротой, но они в любой момент могли доставить неприятности этой старой развалине. Конечно, вполне могло быть, что ее пилот не горел желанием схватиться с русскими, но он вдруг оказался на одной трассе с ними и тогда показал им все, на что был способен. Один из русских самолетов окутался дымом и, объятый пламенем, полетел вниз, но когда итальянец занялся вторым русским самолетом, то получил такой же отпор, какой перед этим дал сам. Теперь уже он задымился и штопором ушел вниз. Финиш. На этом наши летные ресурсы на данное время были исчерпаны. Все, что у нас оставалось, это никчемные зенитки.
Я делил комнату с Францлом. Его кровать была у стены, напротив окна. Неожиданно среди ночи послышался знакомый гул. Прежде чем я успел предупредить Францла, разверзся ад. От взрывов стоял такой грохот, что я засунул голову под одеяло и закрыл руками уши. С чудовищным треском вылетело наше окно, двери вырвало и подняло в воздух, и вниз полетели большие куски потолка. Я соскочил с кровати, меня шатало. Фрацл все еще лежал на месте, прижавшись к стене. Затем я услышал, как он ругается в своей обычной манере. Слава богу, он был жив!
Жужжа своим фонарем с ручным генератором, я посветил. В стене над ним была дыра величиной с голову ребенка. Францл повернулся ко мне белый как полотно. Прямо по его взъерошенной шевелюре пролегла прямая борозда, сделанная осколком бомбы, который начисто сбрил в этом месте волосы так, что осталась красная полоса на голом скальпе.
Он сидел на краю кровати, обхватив голову руками.
– Господи, – сказал он, – как же мне страшно!
Я вполне этому верил.
Две ночи спустя нас неожиданно подняли с постели.
– Построение на станции!
Нужно было максимально быстро разгрузить поезд с боеприпасами. Длинная колонна грузовиков стояла наготове. Все наше спецсоединение, независимо от звания, было подключено к этой работе. Хотя на термометре было ниже нуля, мы все взмокли. Мы таскали боеприпасы, как лунатики. Почти не произносили ни слова. Если бы русские застигли нас в этот момент, то спаси Господи наши души! Мы рыскали вокруг в поисках укрытия на этот случай. Ковак нашел бетонный блиндаж, достаточно большой, чтобы укрыться нам всем.