- Знаю, о чем хотите спросить: на скольких человек получаем довольствие - на всех, кто числится в строю, или только на живых? Ерунда все это. Кто-то слыхал звон, да издалека... Очевидно, кто-то из тех, кто на передовую боится сунуться... Так вот, ни одного пайка и ни одного разу на тех, кто выбыл в медсанбат или туда, - Федотов махнул головой в сторону передовой, - получено не было. В ДОП* каждый раз точные строевые шли... Можете проверить.
_______________
* Д О П - дивизионный обменный пункт, склад продовольствия.
- Вы правы, капитан. Спросить об этом я обязан... И проверить придется... Не потому, что я вам не верю... Вам нельзя не верить... Не знаю, какая сволочь что-то там накатала... Я хочу документально засвидетельствовать, что все у вас чисто.
- Да разве бы мы стали класть на роту такое пятно! - воскликнул Федотов. - Из-за лишней пайки пачкать память погибших товарищей?! У нас к их памяти отношение священное. Ведь и бойца того я почему наказал? Не потому вовсе, что он насчет вас усмехался. А потому, что веселиться возле братской могилы нельзя... Только вчера на том самом месте мы положили в оборону политрука нашего... Да что говорить, почти половина роты там лежит... Закурить разрешите? - Федотов нервным движением надорвал уголок пачки "Норда" и протянул мне.
- Спасибо. - Я взял тоненькую папиросу-"гвоздик".
Закурив от моей зажигалки и поблагодарив легким кивком головы, Федотов сказал:
- Спрашивайте еще, товарищ подполковник. Времени у нас в обрез. Скоро большой концерт начнется. Утренник, так сказать.
- Да, да, поспешим. Объясните, пожалуйста, в чем военный смысл укрепления бруствера телами погибших людей?
- Главное укрепление не в том, что пуля такой бруствер не пробивает. Главное в укреплении духа живых бойцов. Рубеж, который обороняешь вместе с погибшим другом, разве оставишь?! Твой друг с тобой отойти не сможет. И такое у каждого из нас чувство, что живы они, наши товарищи. И еще такое чувство, что смерти в бою не будет. Кто как был здесь в роте, так в ней и останется... Вот что главное. - Федотов крепко затянулся и закашлялся. - А в общем, судите, если заслужил. Только я вместе с ними, которые в бруствере лежат, на суд приду. Меня от них отделить никак невозможно.
Капитан замолчал и уставился в пол. Помолчал и я. Хотелось как-то душевно откликнуться на его слова. Хотелось успокоить и ободрить этого хорошего человека. Но я так и не решился это сделать. Побоялся, что не сумею высказаться по-человечески просто, без привычной службистской оглядки. Скоро мне пришлось раскаяться в том, что я не сказал капитану Федотову тех слов, которые он заслужил услышать. Но в тот момент я прервал молчание очередным вопросом.
- И последнее, капитан. Командир полка и командир дивизии знают правду о ваших потерях и о характере укрепления вашего рубежа?
Ответа Федотова мне услышать не удалось. От близкого разрыва тяжелого снаряда землянка сильно качнулась. Сверху нам на головы посыпалась какая-то мерзлая дрянь. Жердь, упавшая с потолка, сбросила со стола фонарь. Стало темно, как в погребе. Снаружи один за другим, то дальше, то снова рядом, стали рваться новые и новые снаряды. Я выхватил из кармана фонарик и при его свете увидел Федотова, надевавшего каску.
- Уходите, товарищ подполковник! Уходите! Незачем вам тут оставаться. На артподготовку похоже! - С этими словами он выбежал из землянки.
Подняв фонарь, который, по счастью, не разбился, я зажег его и кинулся собирать разлетевшиеся по полу заявления.
Глухой топот снарядов, ударявших в землю, треск близких разрывов, вой и свист осколков, проносившихся в разные стороны над хлипким покрытием землянки, - все сливалось в сплошную свистопляску звуков, жуткую и отупляющую. О том, чтобы сейчас, в разгар артподготовки, обрушившейся на этот участок обороны, куда-то двигаться, не могло быть и речи. Да и здесь, в землянке, я мог погибнуть каждую минуту.
"Написать донесение! Хотя бы кратко, но чтобы все было понятно, пронеслось в моей голове. - Это мой долг перед капитаном Федотовым, перед его славными товарищами". Известно, что листок бумаги на войне часто переживает человека, которому он принадлежал. "Только бы успеть. Только бы успеть написать!"
Я сел к столу, обхватил левой рукой бачок фонаря, готового снова прыгнуть со стола, подсунул под донце крышку блокнота и стал писать донесение. Кратко изложив главное из того, что мне удалось выяснить в роте капитана Федотова, я в конце донесения написал: "Считаю долгом сообщить свое личное мнение о результатах проверки. Капитан Федотов, все бойцы и командиры его роты проявили себя мужественными и надежными защитниками Ленинграда. В момент, когда пишется это донесение, рота отражает атаки противника, перешедшего в наступление".
Перед тем как покинуть землянку, я положил собранные с полу заявления обратно в железный ящик Федотова. Написанные теми, кто погиб раньше, и теми, кто еще сегодня утром был жив, смешались и лежали теперь в единой пачке. Мысль о символическом значении этого их соединения едва промелькнула тогда в моей голове. Она вернулась ко мне позже, когда времени для воспоминаний и всякого рода размышлений у меня оказалось более чем достаточно...
Внезапно звуки разрывов разом ушли куда-то вдаль. Землянку перестало трясти. Противник перенес огонь дальше, в наш тыл. Именно сейчас немцы должны были ринуться в атаку на позиции роты и ее ближайших соседей. Именно сейчас, не мешкая ни минуты, мне следовало пробираться в тыл. Где ползком, где перебежками от воронки к воронке. Сначала надо было добраться до штаба полка, до телефона. Возможно, уже оттуда я сумею связаться со штабом армии и передать донесение. Впрочем, сомнительно, что в такой момент мне удастся поговорить с армией по полковой связи. Так или иначе, надо было спешить к ходу сообщения. В конце его меня ждала штабная машина. Путь предстоял долгий и опасный. Донесение я положил в нагрудный карман. Если меня найдут убитым - а меня наверняка будут разыскивать, - осмотрят нагрудный карман под сердцем. Мое донесение, хотя и с опозданием, дойдет до штаба армии.
Тут мне вдруг показалось нестерпимо постыдным уходить отсюда. Уходить в момент боя с позиции, которую вместе с живыми защищают даже мертвые бойцы. Я представил себе, как, уползая в тыл, буду встречать тех, кто спешит к передовой, волоча ящики с патронами, доставляя приказы из батальона или полка... Мне, отползающему назад, будут встречаться женщины с санитарными сумками. Они будут спешить сюда, к передовой...