Папу Шнитова то и дело спрашивали: «Как вам удалось добиться таких результатов?» В ответ Папа Шнитов широко улыбался и говорил: «Секрет политшинели».
Генезис, как сказали бы учёные-лингвисты, а попросту говоря, происхождение этого забавного выражения было таково. В госпитале в одной палате с Папой Шнитовым лежал начальник разведки дивизии Николай Максимилианович Гамильтон. На Ленинградском фронте, в составе которого служило немало учёных, писателей, деятелей искусства, удивить образованностью было трудно. Но Гамильтон удивлял. Знаток отечественной и всеобщей литературы, владеющий несколькими языками, экономист по образованию, Николай Максимилианович даже на людей искушённых в гуманитарных науках производил впечатление человека, который знает вообще все. Папа Шнитов на людей знающих смотрел с величайшим уважением. Он жадно вслушивался в рассказы Гамильтона о великих писателях и их героях, о полководцах и учёных прежних веков, об экономических пружинах движения истории…
Когда койка возле Николая Максимилиановича освободилась, Папа Шнитов перебрался к нему. Простецкое добродушие Папы Шнитова и прикрытая грустной иронией мягкость Николая Максимилиановича имели одну основу: и тот и другой с искренней доброжелательностью относились к людям. Позднее, когда раны у обоих стали заживать и на горизонте замаячила разлука, Гамильтон посоветовал Папе Шнитову, которому предстояло попасть в политрезерв фронта, попроситься оттуда в дивизию, где он, Гамильтон, служил. Папа Шнитов так и поступил.
Как-то раз, во время разговора в госпитальной палате, Николай Максимилианович употребил выражение «секрет Полишинеля». Папа Шнитов именно так эти слова и расслышал. Но решил, что Гамильтон произнёс их неточно. Ему давно казалось, что его новый приятель говорит по-русски не совсем правильно, на иностранный манер. Не «дисклокация», как привык говорить Папа Шнитов, а «дислокация», не «прецендент», а «прецедент», не «шофёра», а «шофёры», не «алло», а как-то совсем чудно: «альоу»… Ему, разумеется, не приходило в голову поправлять Николая Максимилиановича. Но себя он не давал соблазнить «заграничным» произношением и продолжал произносить подобные «спорные» слова и выражения по-своему.
При правильном, с его точки зрения, произношении в словах «секрет политшинели» имелся смысл, а при гамильтоновском — они для него смысл теряли. «Секрет политшинели», по убеждению Папы Шнитова, — это то, что положено знать только посвящённому в данное дело политработнику и не положено знать никому другому. Гамильтон, допускал Папа Шнитов, как беспартийный, мог и не разбираться в столь профессиональном выражении, а потому и произносил его неточно. Так и не узнал тогда Папа Шнитов, что Полишинель — это имя популярного в Италии и в Англии в эпоху Возрождения весёлого героя народного представления — родного брата русского Петрушки, обличавшего сильных мира сего — правителей и богатеев, но по секрету от них. «По секрету всему свету», то есть на весь зрительный зал или на весь столпившийся на площади народ. Отсюда оно и пошло, это выражение — «секрет Полишинеля», то есть секрет, известный всем.
Но что же крылось за словами Папы Шнитова «секрет политшинели» по существу? В чем же на самом деле состоял «секрет», с помощью которого он достиг значительных результатов в нелёгкой своей работе?
Одного лишь хорошего характера и добродушной улыбки не хватило бы для того, чтобы прочно расположить к себе полторы сотни солдатских сердец.
Папа Шнитов был человеком необычайно деятельным. Он не оставался в покое ни на одну минуту. Ходил он быстро, небольшими шагами, немного вразвалку. Куда бы ни топал он в своих широких подшитых валенках, все знали: бежит с очередной заботой. И хотя тяжеловатая, качающаяся его походка менее всего походила на полет птицы, его постоянная беготня — то по расположению роты, то в полк, то в дивизию, а то и в город — более всего напоминала именно бесконечное снование птицы от гнёзда с птенцами снова к своему гнезду.
Сказать, однако, что он занимался буквально всем, что необходимо для солдата на передовой: тёплыми портянками, рукавицами, пайками, — означало бы ровно ничего не сказать о нем лично. Всеми этими вопросами занимался и капитан Зуев. Забота командира роты о солдатах неизменно выражалась в словах: «Всех накормить!», «Всем выдать курево!», «Всех тепло одеть!». Не было ничего удивительного, когда однажды он по привычке перед атакой воскликнул: «Всем быть в первых рядах!»
Разумеется, и для замполита также было важно, чтобы накормлены были все и чтобы все были «в первых рядах». Но Папа Шнитов, такой, каким его полюбили солдаты, в своём особенном, именно ему присущем качестве, возникал там, где кончалась забота обо всех вообще и где данному человеку требовалась вдруг помощь в большом или малом деле, в большой или малой беде. Папа Шнитов был из той породы людей, для которых самая большая радость — приносить радость другим. Поскольку, однако, перефразируя слова Маяковского, «планета война» для радости мало оборудована, ему для достижения той или иной цели не раз приходилось прибегать к разного рода ухищрениям и выдумкам. Папа Шнитов то и дело порождал самые неожиданные идеи, которые потом неутомимо воплощал. Некоторые его «секреты» были на первый взгляд предельно наивны. Другие отличались весьма искусной выдумкой. Будучи начитан в политической литературе, Папа Шнитов хорошо знал и любил повторять известную формулу: чтобы вытащить всю цепь, необходимо ухватиться за главное звено.