– Мистер Лайтбоди?
Сзади раздался знакомый голос – мелодичный, сладкий, ласковый. Голос сестры Грейвс. Уилл обернулся, будто зачарованный. Она выглядела просто великолепно: вся свежая, румяная, пышущая здоровьем, глаза светятся, на губах ясная улыбка, причем не стандартная санаторская, а искренняя. Улыбка эта сулила воскресение и спасение. И Уилл сразу забыл про сестру Блотал. Исчез и доктор Линниман. Даже Элеонора отодвинулась на задний план. Лайтбоди почувствовал, как на его физиономии тоже расплывается широченная улыбка, и схватился за левую щеку, некстати начавшую дергаться тиком.
– Сестра Грейвс, – пробормотал Уилл, глядя на нее сверху вниз. – Доброго вам утра.
– Доброе утро, – ответила она, все так же улыбаясь и глядя ему прямо в глаза. Этот взгляд удивил и смутил его.
Несмотря на свое болезненное состояние, Уилл призадумался над этим взглядом. Кажется, в нем было нечто большее, чем чисто профессиональная медицинская забота. Или померещилось? Он вспомнил, как она укладывала его в постель, как ее теплая рука касалась его кожи, вспомнил ее ножки в белых казенных туфлях, тонкую хлопчатобумажную юбку, тесно облегавшую бедра и подтянутый животик.
– Ну, – спросила она. – Вы готовы?
– Готов? К чему?
– Вы меня разыгрываете, мистер Лайтбоди?
– Ни в коем случае. Вовсе нет.
Уилл тоже заулыбался.
Сестра Грейвс склонила голову на бок, как бы желая получше его рассмотреть, и вздохнула.
– Вы что, забыли? У вас же обследование!
* * *Десять минут спустя, поболтав о какой-то ерунде с лифтером и воспользовавшись теснотой кабины, чтобы вдохнуть полной грудью дурманящий, с примесью антисептика аромат волос сестры Грейвс, Уилл оказался в жестком кресле в кабинете доктора Фрэнка Линнимана. Кабинет, где поддерживался строжайший температурный режим, находился на первом этаже, в неврологическом отделении. Окна выходили на покрытую инеем лужайку парка, где доктор Келлог разводил оленей. По его замыслу, это должно было способствовать перевоспитанию пациентов. (В самом деле: всякий приличный, нормальный человек придет в ужас от одной мысли о мясоедении, когда будет постоянно видеть перед собой этих грациозных, безобидных, кротких животных.)
Уилл попытался откинуться на спинку кресла, но у него ничего не вышло. Этот предмет мебели был разработан самим доктором Келлогом для того, чтобы пациенты отвыкли сидеть развалясь. Сидение развалясь – первый шаг на пути к расслабленности и нездоровью. Кресло представляло собой орудие пытки: его дубовая спинка была изогнута так, чтобы сидящий поневоле выпячивал вперед нижнюю часть позвоночника, а грудную клетку и плечи напрягал и распрямлял, словно его привязали к бочке.
Уилл немного покорчился в кресле, достал из кармана часы, полюбовался френологическими схемами, висевшими на стене, а также желтыми черепами, выставленными на полках в назидание всем тем, кто пренебрегает принципами здорового образа жизни. Куда же запропастился доктор Линниман? Наверняка уплетает свои отруби с мальтозой, раздает пациентам полезные советы, пристает к замужним женщинам, обучая их интимному искусству слюновыделения, жевания и глотания. А что это за мерзкий запах? Уилл не мог определить его источник, однако ощущение было такое, будто кабинет насквозь пропитан миазмами плесени. Уилла затошнило.
– А! Мистер Лайтбоди!
Фрэнк Линниман неожиданно вынырнул из двери, расположенной в дальнем углу.
На миг показалось даже, что доктор проломился прямо через стену. Несколькими огромными шагами он приблизился к Уиллу, распятому на дыбе кресла. Линниман просиял лучезарной улыбкой, излучающей вегетарианскую энергию и чисто животный оптимизм, потом фамильярно уселся на краешек стола и уставился на пациента безмятежным взором.
– Ну-с, как мы себя чувствуем сегодня утром? Хорошо почивали? Все ли в порядке с аппетитом?
Уилл услышал, как его тусклый голос, словно сам по себе, произносит: спасибо, все очень хорошо… Нет, что он такое говорит? Ему совсем не хорошо! Он болен. Ужасно болен. Да, он поспал – впервые за три недели – и съел кусочек тоста. Но главная беда – желудок.
Доктор Линниман выслушал эту информацию без комментариев. Поелозил левой ягодицей по краю стола, сцепил на колене здоровенные ручищи и потянулся – ну чисто тигр в клетке. За его спиной, рядом с древними черепами, были вывешены фотографии, на которые до сей минуты Уилл почему-то не обращал внимания. На каждом из снимков Фрэнк Линниман был запечатлен в момент какого-нибудь спортивного свершения: то с теннисной ракеткой, то с клюшкой для гольфа, то с бейсбольной битой, то верхом на лошади, а то еще почему-то с канатом в зубах.