По какому-то наитию я спросил у Баркаева о тайнике с сейфом в его апартаментах. Ну не может же такого не быть, чтобы сейфа не имелось! И впрямь, сейф существовал. Пленник безропотно сообщил, где он спрятан, и выдал цифровую комбинацию кода. Загайнов снова передал мне диктофон, сам же устремился в кабинет.
И вернулся оттуда торжествующий. Мало того, что он наконец-то нашел блок управления к инкубатору, хранившемуся в багажнике нашего фордика, так он еще и содержимое моего комбинезона немецкого там обнаружил в целости и сохранности, всякие шпионские прибамбасы. В точности, как у него. Среди прочего была еще одна ампула «сыворотки правды». Ну вот, если действие Сашкиной будет заканчиваться, можно и мою применить…
Блок управления оказался продолговатой металлической коробочкой со штырьками для подключения на одном торце и небольшим пультом с кнопками и жидкокристаллическим экранчиком на другом. Вставил в паз, набрал нужную комбинацию и… А вот что именно «и» мы не знали, как не знал этого и Баркаев. Спросили мы у него. Тогда какого же черта его спонсоры охотились за большой и малой коробками, и его заставляли охотиться?
Были в сейфе еще какие-то бумаги, компьютерные дискеты, диски, пачки валюты разных стран. Все это мы, не разбираясь подробно, свалили в лучших традициях в наволочку из спальни и отставили к кучке остальных трофеев.
Моя ампула не потребовалась. Посередине очередного своего ответа на очередной наш вопрос Баркаев вдруг страшно захрипел и окончательно обмяк в кресле.
— Помер, что ли? — растерянно спросил я.
Загайнов приложил пальцы к шее пленника, приподнял ему веко.
— Да нет, просто сознание потерял. Наверное, действие средства так заканчивается. Очень жаль, о многом еще спросить нужно.
— Так давай еще вгоним! Чего его жалеть! Пусть рассказывает до конца!
— Смысла нет. Получится передозировка, и он загнется, больше не сказав ничего. Я не знаю точно, но, по-моему, это наиболее вероятный исход. Ему нужно дать отдохнуть. Потом продолжим.
— И сколько, по-твоему, он отдыхать будет? — с сарказмом спросил я. — Сам же знаешь, у нас времени в обрез. Выбираться отсюда надо.
— Знаю, конечно, — уныло ответил Сашка. — Но ведь жалко так все бросать. А вдруг мы что-то самое важное не узнали?
Глава 15
— Самого важного никто не знает, — раздался вдруг за нашими спинами спокойный мужской голос. Мы, остолбенев лишь на долю секунды, прянули в разные стороны, выхватывая оружие. И огонь открыли бы непременно — фигура нового персонажа этой истории четко вырисовывалась в проеме открытой в коридор двери (я же собственноручно на ключ запирал!) — но в голосе пришельца было что-то отдаленно мне знакомое, и я успел крикнуть Загайнову: «Стоп!»
— Ни вы не знаете, Денис Игоревич, ни вы, Александр Анатольевич. А уж о себе не говорю, — незнакомец аккуратно притворил за собой дверь и сделал несколько шагов по направлению к нам. Ствол Сашкиного пистолета дернулся, да и я напрягся. Хотя теперь уже узнавал этого человека.
Виделись мы с ним не так уж и давно при весьма интересных обстоятельствах. А Загайнов даже настоящую облаву на него устраивал. Хотя лично с ним не встречался. Происходило действие это в маленькой степной республике Байчории, где мы с Сашкой разыскивали пропавших московских журналистов и разрушали людоедские планы того самого Махмуда Баркаева, который сейчас без памяти валялся в кресле.
Мне этот человек, по его уверениям, спас жизнь, пристрелив покушавшегося на меня киллера, и представился после этого как Петр Борисович. Загайнов же знал его как английского шпиона суперкласса и безуспешно ловил его, чтобы узнать, какого черта понадобилось англичанам в глухих степях Байчории. Кстати, кое-что выяснить удалось, и меня совсем не удивило появление здесь, в логове Баркаева, этого Джеймса Бонда. Кстати, похож он несколько был на Шона Коннери, самого знаменитого киношного Бонда. Сухость в теле, выразительное запоминающееся лицо (кто сказал, что шпионы должны быть неприметными и серыми как мыши?), острый, запоминающий взгляд и чуть заметное, почти неуловимое пришепетывание при разговоре. Русским Петр Борисович владел в совершенстве, то есть по речи его от россиянина отличить было невозможно. И по манере держаться тоже. Этакий столичный хорошо образованный житель с неплохим положением в обществе, но без налета некоторого высокомерия, свойственного зачастую москвичам или петербуржцам, приехавшим в провинцию.