А разве тогда... Тогда они -- не решили?
Как он понял, что ей плохо? Что, застегнутая на все пуговицы, она задыхалась. И нужен был воздух, нужно было расслабиться.
Или слухом полнится земля, и о том, что творится у Домских, знали не только женщины, но и их мужья? А среди мужей есть начальники. И даже большие. А Светлана Домская -- женщина привлекательная, утешить ее было бы приятно. Никакого убытка, всем хорошо. Все довольны.
Это потом, сама с собой разговаривая, такую выстроила она версию, а тогда она сразу и не заметила, как ее обволакивали. Хотя, кажется, делалось все не очень церемонно. Красивый, седеющий, уверенный в себе мужчина на высоком -для нее довольно высоком -- месте.
Сначала он долго стоял возле дисплея в машинном зале, где Светлана пыталась найти ошибку в программе. Программа не запускалась. В общем, это было нормально, что он задержался дольше обычного возле машины, которую готовили к испытаниям. Это было важно для института, для него, он беспокоился. Обычным было и то, что он говорил не с начальником отдела, а с ней: такой внешний демократизм был в институте в ходу, да, наверное, так и надежней -- от разработчиков, от исполнителей, можно почерпнуть больше, чем от начальства, а внутри фирмы показуха ни к чему, руководству надо знать, что есть на самом деле. Выходы боссов и полубоссов "в народ" были не так уж редки. И то, что высокосидящие вызывали к себе в кабинеты не только средних начальников, но и ведущих разработчиков, таких, как Светлана, тоже было в их фирме делом обычным: так легче получить конкретную информацию. Но когда он вызвал Светлану третий раз подряд и вдруг поручил сделать какую-то чушь: порыться в каких-то информационных материалах, что-то ему найти, хотя для поиска информации к его услугам был целый отдел, она насторожилась.
Он заметил, что она не в восторге от его задания, и сказал неожиданно мягким, ласкающим голосом:
-- Сделай это для меня. -- А потом добавил: -- Это ведь связано с твоей работой.
Это никак не было связано с тем, чем она занималась, но Светлана не возразила. Ей стало не по себе, она не сказала ни "да", ни "нет", хотя, понятно, ни то ни другое слово ничего бы не изменило.
Светлана вышла из кабинета и медленно шла по коридору. Она еще чувствовала его мягкий, дерзко-вкрадчивый взгляд -- в лицо, и понимающий пристальный взгляд в спину -- его секретарши. Надо было взять себя в руки, прежде чем вернуться в лабораторию.
Но сначала она пошла к начальнику отдела.
-- Ищу защиты, -- сказала Светлана. -- Главный вызвал меня и подбросил работу, совсем не мою, не нашу, хотя я и так задыхаюсь от нехватки времени.
-- Что за работа? -- спросил начальник отдела.
Она объяснила. Он смотрел на нее спокойно, чуть насмешливо, но дружелюбно. С ним было приятно, он был умница и ответил прямо:
-- Ты ведь понимаешь, что в данном случае я тебе не защитник.
Она понимала. Но зачем пришла сюда? А куда было идти?
-- Тебе придется справляться самой, -- сказал начальник отдела и добавил: -Если хочешь справиться. А нашу работу с тебя тоже никто не снимет.
-- Понятно.
-- Ты же его знаешь...
Что она знала? Конечно, о нем говорили в институте, и она, Светлана, не глухая, наслышана о его связях с женщинами, но ведь те и сами были непрочь. К тому же он не всех удостаивал. Его последней избраннице завидовали, это она видела. Но она, Светлана Домская -- при чем?
Светлана уже подошла к двери, когда начальник отдела окликнул:
-- Света...
Она оглянулась.
-- Можешь гордиться, -- он дружески улыбался.
-- Есть чем... -- она вышла.
Итак, ее удостоили. Решили проверить, где тонко. Может, оторвется, отломится. Или на ней написано, что ей плохо и можно осчастливить? А чтоб выглядело прилично -- все-таки Домская не какая-нибудь женщина общего пользования -- следует сначала приблизить ее к себе по работе. Но прилично все равно не получается.
В институте все про всех знают и даже больше, чем есть на самом деле. Светлане казалось, что за ее спиной уже слышится шепот. Но он босс, поручение его надо выполнять, и Светлана выкраивала время, рылась в информационной системе.
Он встречал ее в коридоре, в машзале, спрашивал, как идут дела, обволакивал теплым мягким взглядом.
Однажды спросил:
-- Что-то ты грустишь.
Она даже не сразу нашлась. Потом отгородилась:
-- Нет. Просто устала. Много работы.
Все это было скверно. А главное -- не нужно. Не нужно. Господи, неужели опять бежать к маме?
Анатолию тоже нашептали. Он спросил резко, в упор:
-- Это правда?
Она ведь понимала, что ему доложат. А собственно -- о чем? Ничего не было и быть не могло. Эх, люди! Они все знают, все понимают, как им хочется, и очень склонны к художественному творчеству. Если бы дома у них все было постарому, как прежде, она бы рассказала все, как есть, пусть бы пошел и набил Главному морду. Но то -- если бы, как прежде...
-- Что "правда"? -- спокойно спросила Светлана.
-- Ты знаешь.
Она молча пожала плечами.
-- Какое неведение, -- он закипал. -- Все знают!
Она сказала зло:
-- У них и спрашивай.
-- Ты!... Главный и ты. Правда?
Он произнес это вслух, он словами связал ее с человеком, который любил женщин и которого любили женщины, и чье внимание почитали за честь. Об этом говорили в институте, конечно, говорили, но то -- чужие люди. А это -- он. Светлане показалось, что он плеспул в лицо что-то липкое, грязное, она даже подняла руку и провела по щеке. И сжалась.
А он не мог остановиться:
-- Все говорят...
И Светлана не выдержала, выдала себя:
О тебе тоже все говорят. И все знают.
-- "Тоже"!? -- Господи, как у нее вырвалось это слово.
-- Тише, -- сказала Светлана. -- Светка слышит. -- Она отвернулась и пошла в кухню. Она уже владела собой, зажалась, замерла и ни о чем не хотела говорить с ним. Но он не мог остановиться и пошел за ней.
-- И хорошо. Пусть слышит. Я уеду и заберу Светку.
-- Куда ты меня заберешь, папуля? -- ангельским голоском спросила девочка, неожиданно появившись на кухне.
-- Папа, может быть, пойдет в отпуск и хочет взять тебя с собой.
Светлана притянула дочку к себе.
-- А ты?
-- А мне сейчас не дают отпуска. Мы потом все обсудим. А сейчас -- ужинать.
Все трещало, рушилось, падало, а она стояла у стола и резала для салата овощи. И не было слез. Она знала, что плакать нельзя. Надо жить. Как-то надо жить. Она оказалась одна, совсем одна в этом пошлом и безжалостном мире. Перед ней стена. Кажется, так просто сказать: "Какая чепуха! Это неправда. Мне нужен только ты". Но сказать это невозможно.
В ту ночь Светлана легла спать с дочкой, раздвинув ее складной диванчик.
-- Ты кашляешь, -- объяснила она Светке, -- и раскрываешься. Надо тебя укрывать, греть.
-- Ой! -- обрадовалась девочка. -- Я постараюсь кашлять долго.
Утром ее вызвали к Главному на совещание. Могли и не вызывать. Хотя внешне выглядело нормально: разговор шел о работах на атомной станции. Когда совещание закончилось, Главный всех отпустил, оставил только нескольких, в том числе и Светлану. Говорил со всеми по очереди, затем отпускал, она осталась последняя. Он встал из-за стола, подошел к двери, проверил, плотно ли она прикрыта. Светлана поняла, что ему надоело ходить кругами. Сейчас... Но он спросил участливо, мягко:
-- Что с тобой? Мне показалось, что ты не слушала, о чем говорили.
-- Это экзамен? -- Она и в самом деле почти не слушала, голоса доносились, как издалека. Но сказала спокойно, даже с вызовом:
-- Могу повторить все, что касается наших программ.
Он рассмеялся, как смеются словам ребенка.
-- Ладно. Иди, работай.
В этот вечер она возвращалась домой поздно, было уже почти темно. Она медленно шла по краю тротуара, ни о чем не думая. И вдруг -- Светлана даже вздрогнула от неожиданности -- рядом с ней на шоссе остановилась машина. Все в институте знали эту красную "Ладу".