Помните, в той стране, мы говорили, когда встречали людей, которые, как нам казалось, избранники судьбы: "Живут, как у Бога за пазухой".
А теперь избранники -- мы сами.
У нас есть половина маленького домика, нам дала его в пользование страна, толстая улыбающаяся чиновница поставила штамп в нашем удостоверении репатриантов, сказала:
-- Поздравляю. Это вам до конца жизни.
Кто знает, сколько до этого конца?
Домики наши маленькие светленькие с красными крышами, выстроились на склоне горы ступенями. Все одинаковые.
-- Правда, немного напоминают бараки? -- Это мы стараемся не очень задаваться перед Гостем.
Наверное, он согласен, что да, похожи, потому что пытается утешить:
-- Ну что вы! Прекрасно.
-- Конечно. Улучшенный вариант бараков, -- соглашаемся мы.
Рядом с домом маленький клочок земли, и запестрели на нем уже цветы, и борются с ветром тоненькие прутики деревьев, их привезла и посадила Ирина, а мы холим и поливаем.
-- И будет сад, -- говорю я Гостю.
-- Ган Эден, -- улыбается Гость.
x x x
Гостя нашего зовут Абрам. Очень редкое еврейское имя. Там -- редкое. Были Аркадии, Александры, Анатолии, что угодно на букву "А", но только не наше кровное, родное -- Абрам, Авраам. Еще отчество у людей пожилых могло сохраниться -- Абрамович, куда от отца, как и от праотца, денешься. Хотя и с этими еврейскими именами-отчествами случались истории.
Был у нас друг. Не так чтоб уж самый-самый, но в течение лет двадцати выпили мы с ним немало хорошего и не очень хорошего вина на всяких семейных и прочих торжествах. Звали этого друга обычным, вполне русским именем. И на работе, мы знали, имя-отчество у него были приличные.
Поехал наш друг как-то в командировку в Прибалтику, а поскольку был он нам человеком близким, то знал, что нужна нам, просто необходима одна вещь, а достать ее, купить в наших краях невозможно. И вдруг там, в этой почти загранице он увидел, что эти вещи свободно стоят в магазинах, можно купить, а денег свободных, естественно, у него нет. Какие деньги у советского инженера, дай Бог хватило бы жене на подарок. И получаем мы телеграмму: "Могу купить... Вышлите Ригу до востребования на имя..." и дальше сумма немалая и имя-отчество невозможно еврейские, не то что Абрам или Хаим, я таких тогда и не слыхала.
-- Что бы это значило? -- подумала я вслух.
-- Наверное, нашел в Риге старого родственника... -- тоже вслух раздумывал муж.
Посылать деньги в далекий город на имя какого-то неизвестного нам еврея казалось нам делом рискованным.
-- Но вещь нужна, -- повторяла я.
-- Значит, пошлем, -- соглашался муж.
-- Но -- незнакомый еврей, а наш друг, ты знаешь, человек доверчивый.
-- Значит, не пошлем.
-- Но это единственная возможность...
Мы не спали полночи. Наконец решили: пошлем. Будь, что будет. Не все же евреи обманщики. Утром мы отправили деньги. А через несколько дней вожделенный дефицит уже был у нас дома. Мы открыли бутылку вина, чтобы отметить это событие.
-- Слушай, -- спросила я нашего друга, -- а почему надо было переводить деньги на чье-то чужое имя?
Он долго смеялся, а потом сказал:
-- Так это я и есть. По паспорту.
-- Значит, то, что мы знаем, -- подпольная кличка?
Он развел руками -- что делать?
Так жили многие из нас.
Я помню, присутствовала как-то на заседании одного ответственного комитета, где утверждали кандидатов на разные должности, не очень высокие, но все-таки начальственные. Среди тех, кто ожидал и волновался, был один молодой человек. Он уже давно и неплохо выполнял свои обязанности, которые всесильный (в данных масштабах) комитет должен был разрешить ему выполнять их и дальше. Заседавшие его прекрасно знали, был он молодым и беспартийным, все называли его просто Игорь.
Наконец, его пригласили в кабинет, председательствующему передали документы. Он долго молча их рассматривал, будто видел человека впервые. Потом поднял голову:
-- Странно, тут написано "Исаак". Это что -- в переводе?
Кандидат в начальники весь сжался и стал лепетать что-то насчет дедушки, которого звали Исааком, а мама хотела...
-- Ну-ну, -- барственно произнес сидящий за столом, -- значит, так. Расскажи, Исаак...
Не помню, что надо было рассказать. Помню лицо его -- видно было, как человеку тяжко.
Сейчас этот молодой человек в Израиле, и жена говорит о нем: "Мой Ицик". Приятно.
Мы все рассекретились.
Мне нравится, что появились Хаимы и Моше. Приятно произносить имя Гостя. Моего дедушку тоже звали Абрам, дедушку, которого я почти не знала, он умер, когда мне было года два-три, но память моя навсегда сфотографировала его лицо -- глаза, пенсне, бородку...
В нашей семье уже здесь, в Израиле, родились малыши. Одного из них назвали Авраамом. Каким он вырастет?
Мы рассекретились, клички поменяли на имена, но сбросили ли панцири, которые вынуждены были носить? И выпустили ли на свободу души?
x x x
Абрам вошел в нашу жизнь вскоре после того, как мы приехали в Израиль. Встреча наша была случайной, но дружба оказалась прочной, многое было связано с ним, так и вспоминается.
Вот так же стоим мы с Абрамом посреди двора, Абрам заглянул к нам, как заглядывал часто. Только было это год назад, и двор был другой, и дом другой, это дом, в котором мы с мужем жили тогда.
-- Это же надо, -- говорю я Абраму, -- совершенно ничего не соображать?
-- А зачем? -- удивляется он. -- Думать вредно для здоровья.
Мы смотрим, как по светлым, недавно выкрашенным стенам дома стекают струи мутной бетонного цвета жижи.
-- Я всегда считала, что среди евреев нет дураков.
-- Евреи умные, когда живут среди других народов.
Абрам знает, что говорит, он из галута, правда, давно-давно, но пока добрался до Израиля, был в концлагере, повезло -- выжил, а потом исколесил пол-Европы.
-- А у себя дома?
-- Ты же видишь, какие мы умные у себя дома. -- Это к нам присоединился мой муж.
-- Если бы они могли посмотреть на свою работу со стороны, наверное, умерли бы со смеху.
-- Но ты-то смотришь со стороны, почему не смеешься?
В самом деле мне не смешно, мне плакать хочется.
А ведь было -- радовалась. Было.
x x x
-- Все в порядке, -- сказал маклер, можете вселяться, -- и протянул нам ключи от квартиры. -- Что полагалось по договору, хозяин сделал.
Мы потрогали новенький блестящий краник, открутили, вода потекла. Прекрасно. В углу прихожей стоит маленький холодильник, старенький, с побитой эмалью. Воткнули вилку в розетку -- заурчал. Чудесно. Кровать? Пощупали матрац. Не новый, но спать можно.
Слава Богу, у нас есть крыша. На год. Пока на год. Чего там заглядывать дальше.
-- Спасибо, Йоси.
Йоси, довольный, кивнул, принимая благодарность в придачу к кругленькой сумме, которую получил от нас несколько дней назад. И отбыл.
Случалось с вами такое? Вы заболели, у вас жар, ломота, озноб. Пришел врач, спросил участливо:
-- Ну, что случилось?
И все. Жаловаться вроде не на что, ломота вас не мучает, кажется, что и температура упала. И вы смущенно бормочете:
-- Вот немного приболел, но ничего, не страшно.
Доктор согласен: ничего страшного, вы в полном порядке. Но стоит врачу уйти, и недуг набрасывается на вас с удвоенной силой. Болезнь-то никуда не делась. То был эффект участливого присутствия.
Пока Йоси ходил с нами по комнатам и показывал, как все хорошо, прекрасно, казалось, что так оно и есть. Но Йоси ушел, и сразу все померкло.
-- Что за запах? Открой окна, -- сказала я.