-- Я сделаю новую, гладкую как мрамор дорожку. Будет красиво, и ходить приятно.
-- Да, но как ходить сейчас?
-- Я сделаю быстро. Не больше недели. Я не как Габи.
Да, конечно, кто вас сравнивает.
Две недели спустя я спросила:
-- Ты видел, как твоя мама пробирается по этим камням на улицу? Она спотыкается и падает.
-- Ну что делать? У меня работа. Но еще немного, -- бросил он на ходу, легко выбегая на улицу по битому асфальту.
Пошли дожди, размокла земля, ломаный асфальт резал подошвы, на них налипала грязь. Мы старались лишний раз не выходить из дома, пробираться на улицу и обратно стало делом нелегким. К нам перестали ходить гости, если мы кому-то были нужны, нам кричали с улицы или звонили по телефону.
Отрезанные от мира, мы стали раньше ложиться спать и больше думать.
Мысли были об одном: терпеть дальше невозможно, надо искать другое жилье. Но как искать? Где? Может, все-таки податься в Галилею, где купила квартиру Ирина? Но уже истекали четыре года в Израиле, а прожить их надо на одном месте, в одном городе, тогда, может быть, дадут государственное жилье.
Так стоит все-таки потерпеть? Уже не стучат, и то хорошо.
И вдруг снова раздался грохот. Было уже поздно, темно, и оттого, наверное, грохот казался страшным. Будто рушили дом, разносили стены. Что случилось? Соседи ведь уже закончили перестройку, подготовили стены к отделке. Невозможно, чтоб начали вновь ломать..
Мы поднялись наверх. Невозможное совершалось: Габи ломал стену, которую не так давно возвели.
-- Зачем? -- спросили мы.
-- Мы с женой решили, что так будет лучше, комната больше, -- был ответ.
Он ломал стену сам, у него сейчас не было денег заплатить рабочим.
-- Но ведь уже поздно, разве можно так грохотать?
Габи показал на часы, было пять минут одиннадцатого. Он пожал плечами, мол, у него еще есть время, и снова взялся за кувалду.
-- Ровно в одиннадцать он перестанет, -- сказал муж, когда мы спускались по лестнице.
С одиннадцати вечера до семи утра шуметь в Израиле не разрешается, а за минуту до этого можно греметь, сколько хочешь.
Закон есть закон.
ФОНТАНЫ
Несколько лет мы живем в маленьком городке на севере страны. Городок раскинулся на холмах, главная улица протянулась внизу у подножья холмов, а от нее бегут вверх, извиваясь, перекрещиваясь, вливаясь одна в другую, а то и вдруг внезапно обрываясь, улицы, удочки и аллеи. Городок живописен и зелен, каждый сажает, что хочет. Вдоль разномастных заборов горят всеми цветами радуги деревья и кустарники невиданных нами раньше пород. И дурманят запахами цветенья.
Улицы, правда, не все ухожены, дворы тоже. Городок не очень убран, но есть места, где все вычищено, подстрижено, радует глаз. Словом, город как город, и по израильским масштабам не такой уж маленький.
Улочка, где мы живем, лежит между двумя магистралями, пересекающими город снизу вверх. Там -- непрерывные потоки машин, автобусы, грузовики. У нас всетаки тише.
Хотя -- бывает в Израиле тихо?
Напротив нашего дома на столбе прицепили (иначе не скажешь) телефонавтомат. В стране, откуда мы приехали (неужели до конца дней мы обречены сравнивать: "А там было так"?) телефоны-автоматы прятали в будках со звуконепроницаемыми стеклами. Двери плотно закрывались, тайна телефонных переговоров обеспечивалась.
Здесь человек разговаривает, и ему наплевать, что слышат его не только на том конце провода. Звонить к телефону приходят часто одни и те же люди. Я в курсе всех их семейных дел. Восток...
Иногда наблюдаю такой аттракцион. К столбу, на котором висит автомат, приближается "субару". Или "мицубиши". Водитель въезжает на тротуар боком, двумя левыми (а может, правыми) колесами, ювелирно подруливает к столбу, открывает дверцу машины прямо под телефоном. Осталось только опустить на тротуар одну ногу, чуть потянуться, снять трубку... Так, сидя в своем лимузине, можно разговаривать час, полтора. Два.
Машины, идущие мимо, осторожно объезжают припаркованного к телефону собрата. Израиль -- страна свободы.
Дома на нашей улице старые, двух- и трехэтажные, серые, скучные. Когдато, возможно, этой стройкой решали в стране жилищную проблему, селилась здесь беднота да новоприбывшие на родину предков. А сегодня в этом районе можно чуть подешевле снять квартиру, не так чтоб хоромы, но нам не до хоромов. Была бы крыша над головой. Оттого и слышна всюду русская речь.
Правда, имя у нашей улицы звучное, нарекли ее в честь известного человека. Но вот как-то один старожил города, владелец виллы в районе, где все виллы -- дворцы и одна на другую непохожи, спросил у меня адрес. Я сказала.
-- Где это? -- опять был вопрос. Ну как ему объяснить?
-- Сто... Ну там большая новая школа.
-- Школа?
-- Да. Она носит имя... -- я назвала фамилию человека тоже известного.
-- Нет... -- мой собеседник пожимает плечами.
-- Странно... -- я тоже пожимаю плечами. Мне непонятно.
Красивое современное здание выросло там, где наша узкая улочка сворачивает, расширяется и уходит вверх. Рядом с учебным корпусом стадион, футбольное поле, баскетбольные вышки. Невозможно не заметить этот оазис света на сером фоне.
-- Ну какой еще ориентир? -- думаю я вслух. -- А! Там есть три синагоги. Три синагоги рядом.
Он тоже восклицает:
-- А! Ну, так бы сразу и говорила.
Вот и весь сказ. Главная примета улицы. И не только улицы.
Вообще в нашем городе синагог много, хотела написать "достаточно", но кто знает, сколько это "достаточно", если речь идет о местах, где можно поговорить с Господом. А беседовать с ним, оказывается лучше всего в специальном доме, да еще иметь в этом доме свое оплаченное персональное кресло. Приходишь на утреннюю молитву, хочешь молись, качайся, а можешь уткнуть лицо в молитвенник, застыть, кто знает, что с тобой происходит: досматриваешь ли последний сон или воздаешь славу Всевышнему. Никто не подтолкнет тебя в бок -- проснись! Это там, в той стране, попробуй уснуть на политзанятиях, разбудят, громко выскажут свое возмущение и еще громче произнесут твое еврейское имя-отчество. Вот, мол, какие -- они. "Они" -- это мы. А здесь мы в своей стране. Хочешь спать -- спи. Каждый волен решать, как ему беседовать с Господом.
Но я отвлеклась.
На нашей улочке наискосок от дома, где мы снимаем квартиру, стоят три синагоги. Расположены они буквой "П" и образуют небольшой дворик, открытый с одной стороны. Дворик общий, а синагоги разные.
Я могу почти безошибочно сказать, куда направляется тот или иной господин. Вот этот родился в Марокко, может, правда, не он, а его мать, отец, но свернет он в синагогу налево. Во дворик входит еще один мужчина, очень похожий на первого, тоже с Востока, но смуглее его, предки этого из Йемена, и хотя с тем, первым -- родные братья, сворачивает в дом направо. А эти двое -- мои бывшие соотечественники -- из солнечной Грузии. Их обитель -прямо.
Идут евреи через дворик и -- расходятся. Бог-то у всех один, а земное ведомство у каждого свое.
Все три синагоги невысокие, мрачноватые, скромно отделанные. А в двадцати минутах ходьбы от нас на одной из широких улиц высится большое светлое нарядное здание с красивыми витражами. Это синагога, и принадлежит она выходцам из Европы, ашкеназим. Не всем, конечно, тем, кому такая красавица по карману. Приходят сюда семьями. Здешние мужчины ухожены и сыты, женщины нарядны и элегантны, в дорогих длинных юбках, шелках и шляпах. На второй этаж здания с улицы ведет лестница -- это для женщин. Здесь позаботились о женщинах, хоть и отдельно от мужчин, но молиться они могут с комфортом, сидя.
Дети, тоже нарядно одетые, в ожидании родителей, не щадя своих дорогих платьиц и штанишек, бегают, кувыркаются, ползают, шумят на просторной площадке перед зданием, их никто не останавливает. Играйте, дети, шумите. Пока можно. Скоро и вам придется чинно входить под эти святые своды и тихо творить молитву.