Михаэль представил кандидата во всех районах города, где жили приехавшие из Союза, по второму кругу идти не стал, может, Генерал решил, что и так наши голоса у него в кармане, и он на время исчез из нашего поля зрения.
А по квартирам, в том числе и нашим, съемным, где жили олимы, ходили симпатичные парни и девушки, солидные мужчины и женщины и разносили улыбки смуглолицего красавца. Они были отпечатаны на отличной мелованной бумаге. Посетители тоже улыбались и говорили о том, как нынешний глава города любит нас, приехавших из России, и как денно и нощно заботится о нашем благе. Он сделает все, чтобы нам в городе жилось прекрасно.
В пору было и поверить. Мэр улыбался, посланцы улыбались, слова звучали обещающе -- может, все не так плохо? Найдутся такие, которых уговорить будет нетрудно.
-- Разве ты не понимаешь? -- вскипел Михаэль, когда я сказала ему об этом. -- Ему на вас наплевать. Он вас терпеть не может, вообще всех из России.
-- В том числе и тебя? -- спросила я.
-- В том числе и меня. Он делает наш город городом только для богатых. Зачем ему нищета?
-- А кому нужна нищета? Генералу?
-- Генерал понимает, он будет строить дешевое жилье. А этот строит только шикарные квартиры и виллы.
-- Но строит не он -- подрядчик.
-- Но земли отдает он. Сейчас ему нужны ваши голоса. Ваши голоса -- это сила.
-- А генералу не нужны наши голоса?
-- Это совсем другое.
-- Какое -- другое?
Что-то нам не нравилось, что-то нас начинало смущать, хотелось получше рассмотреть кандидата, а Михаэль закрывал его своим телом, как на поле боя.
Однажды мы столкнулись с Генералом на концерте. Он встретил нас, как добрых знакомых, приветливо, пожал руки, но держался с чувством своей значимости. Отсутствие "Вы" на иврите позволило мне опустить высокое лицо и поставить рядом.
-- Как твои дела? -- спросила я.
-- Хорошо.
-- Но ты видишь, как твой соперник ведет агитацию? Почему ты...
Генерал не дослушал, удивился:
-- А зачем?
Понятно. Мы были его подданными и не могли пойти ни за кем другим. И можно было не беспокоиться.
x x x
Не успокаивался только Михаэль. Он знал нас лучше. Как-то он позвонил:
-- В субботу едем в киббуц в Верхнюю Галилею. Туда приедет и Генерал.
Автобус отходит в половине восьмого утра.
Киббуц в Верхней Галилее? Там мы еще не бывали. Очень интересно. Тем более -- там будет Генерал. Поехали!
-- Еду не берите, -- предупредил Михаэль, -- покормят.
-- Ну! Если еще и субботняя трапеза!
Хотя обещание покормить отнюдь не означало, что нам удастся поесть. Мы уже были научены, так что неплохо бы захватить с собой бутерброды. Мы всегда берем с собой хоть немного еды, если отправляемся в дорогу вместе с нашими бывшими соотечественниками. Даже если в программу поездки входит обед.
Первый урок мы получили в Иерусалиме вскоре после приезда в Израиль. Нас повезли на экскурсию, сказав, чтобы о еде и питье мы не беспокоились, все обеспечат. Воду мы все-таки взяли, и хорошо сделали. Когда во время короткой остановки в пути стали раздавать воду, все бросились хватать баночки и бутылочки с питьем, мы ждали, когда толпа у водопоя поредеет, но ждали напрасно. Не стало толпы, но и баночек не осталось. Зато у наших спутников раздулись сумки.
А потом нас повезли на обед в какую-то, наверное, небогатую йешиву. В небольшой комнате были накрыты столы, еда была скромная: питы, хумус, салаты. Но что еще нужно? Открой горловину питы, наполни ее, отойди, дай другому приблизиться к столу. Нет! Передовой отряд олимов вырвался из автобуса и ворвался в столовую. Они уселись на скамьи, расставили локти, заняв места для жен, детей и бабушек. И стали есть. Многие, не такие расторопные, остались стоять и ждать, но те, которые сидели, все пережевывали тщательно, по сторонам не смотрели и еще складывали в сумки -про запас, так же, не глядя на стоящих.
Я вышла на улицу, есть уже не хотелось. Меня душили слезы -- стыда и обиды.
В другой раз -- тоже от стыда -- мне хотелось провалиться сквозь землю. Нас, приехавших из Союза, пригласили куда-то, не помню куда, но это и неважно. Нас усадили за столы, уставленные снедью, появился солидный еврей, в кипе, но без бороды, с открытым хорошим лицом, стал держать перед нами речь. Говорил он тепло и просто, но его не слушали. Все внимание сидящих было приковано к пище, ее заглатывали, блюда тащили каждый к себе, громко требовали, чтобы передали именно вон ту тарелку, с другого конца стола...
Говоривший приумолк на минуту, гляди на нас, затем произнес:
-- Господа, не торопитесь есть. Вы не останетесь голодными, если не хватит, добавим еще.
В киббуце, куда привез нас Михаэль, все шло точно так. Столы накрывались и мгновенно опустошались. Кое-что, правда, досталось и нам с мужем, Михаэль уже знал наших и организовал индивидуальную раздачу основных блюд. Но к тому, что стояло на столах для всех, мы даже не успели притронуться. Рядом с нами за столом сидела пара, люди немолодые, прилично одетые, не изможденные.
-- Клади! -- строго скомандовала жена мужу. И он свалил в сумку хлеб, печенье и горку порционных пакетиков с горчицей и кетчупом. Я хотела просить:
-- Зачем вам так много? -- но побоялась, что она решит, будто я претендую на половину.
Наверное, неловко было не только нам. На еду дармовую, будто долго-долго голодали, набрасывались не все, но видно было их, и это были мы, приехавшие из Союза.
Мы выходили из столовой, я подслушала разговор.
-- Мы привезли сюда интеллект? -- сказал один мужчина другому. -- Дудки. Посмотри, как прет из нас свинство, элементарное бескультурье.
-- Ты хочешь сказать, что мы попали в страну воспитанных людей? -усмехнулся другой мужчина.
-- Неважно, какие они. Сами-то мы должны себя уважать, если хотим, чтобы нас уважали.
Голос первого был знаком, я посмотрела на говорящего, это был тот самый длинноносый старик, который на встрече с Генералом осмелился сказать, что мы выбираем не министра обороны, а главу города. Мы поздоровались и дальше пошли рядом.
-- Смотрите, -- сказал он, -- народ покушал и повеселел. Что им политика? В самом деле -- зачем обыкновенному человеку политика? Ему нужна еда.
-- Не забывайте, -- возразил его собеседник, -- что человек этот -- еврей. А еврей без политики не может.
-- Пожалуй, -- согласился старик.
x x x
Но меня опять не туда занесло. Я ведь пишу о Генерале.
А Генерал не появлялся.
В остальном все шло замечательно. Мы знакомились с киббуцем. Он раскинулся высоко в горах, почти у самой границы. В небольших аккуратных домиках живет здесь молодежь, приехавшая из разных стран, выращивают в киббуце овощи, разводят кур. Нам показали чистую-пречистую ферму, где ухоженные коровы спокойно что-то жевали. По ферме нас водил высокий чуть сутуловатый молодой человек, он говорил по-русски. У него было открытое интеллигентное лицо. О коровах говорил со знанием дела.
-- Это твоя профессия? -- спросила я.
-- Нет, что вы. То есть теперь -- Да. Но до Израиля корову я видел только по телевизору. Я музыкант. Пианист.
-- Вот оно, -- сказал наш спутник, ворчливый старик, -- это и есть политика. Ему рояль нужен, а он корову доит. -- "Рояль" он произнес с ударением на "о".
Не думаю, чтобы народ переживал из-за того, что Генерал не приехал. Многие, наверное, и позабыли, что главная цель поездки -- еще раз пообщаться с нашим будущим избранником. Люди отдыхали. И только на Михаэля было жалко смотреть. Он то и дело взглядывал на часы и произносил:
-- Сейчас. Скоро. Еще чуть-чуть. Я думаю, вот-вот приедет. В три часа он не выдержал и пошел в контору звонить. Вернулся бледный, очень расстроенный, еле выдавил из себя: