– Вот и в этом мире засветился! – скривился он, когда она в очередной раз плакалась у него на плече.
Образно говоря, конечно, плакалась. У Володи и плеча не найти, мал пока что.
– И сейчас мне начнут вышибать побратимов! – угрюмо продолжил он. – Забивать насмерть в участках. Расстреливать на улицах. Рубить в степи! Не дает им покою наша свобода! Что же делать-то, а? Делать – что?!
Она тогда страшно перепугалась, потому что впервые увидела своего гения в отчаянии. Потом он, правда, успокоился. Подумал и сообщил, что им вроде как повезло – потому что в этом мире убивают не сразу, сначала пугают. А уж потом убивают. И строго-настрого запретил ей идти куда-либо без повестки. И рассказал, как избежать получения этой самой повестки! Вот откуда у ребенка такие знания? Интересная получается у молодежи жизнь. Это только со стороны подростки выглядят бездельниками, а на самом деле забот у них – не всякому взрослому осилить. Начиная с того, что бьют их на каждом шагу.
Не идти без повестки никуда… а как не идти, если сказали?! Где мужества взять, чтобы отказаться? У нее, например, уже на крыльце заведения ноги подкосились от страха. Ой… а она даже не взяла с собой смену белья и… и чего там еще надо в тюрьму? Сухарей, да? Ой, а смена белья – это конкретно что? Что бы ни было, в сумочку не влезет! Она в панике огляделась – вроде никто в милицию с пакетами не идет… Может, они все – сотрудники? Тайные…
В указанном кабинете сидело несколько офицеров, все чем-то занятые. Она нервно ходила, пока ей не сказали строгим голосом сесть. Села без мысли возразить – и стала ждать непонятно чего. Потом забылась, вскочила и опять забродила от стены к стене. Сотрудники недовольно перекинулись парой фраз, выясняя, к кому она. Оказалось – к какому-то майору. И надо бы его позвать, да неохота… но все же позвали, уж очень она их раздражала. И что, если б не металась, так бы и сидела до вечера, сходя с ума от неизвестности?! Она закусила губу и твердо пообещала сама себе: если этот майор окажется таким же бездушным – милиция приобретет в ее лице злейшего врага!
Майор оказался забавным толстячком пенсионного возраста. Черные волосы ежиком, черные же маленькие, совершенно круглые глаза, мягкие пухлые ручки.
Она ожидала, что ее спросят про темные финансовые делишки арт-ансамбля. К тому и готовилась, кучу юридической литературы прочитала. Зря готовилась! Про ансамбль и не вспомнили!
Толстячок перебрал бумаги, почитал – и недоуменно уставился на Нинель Сергеевну.
– Вы состоите в интимной связи с несовершеннолетним?! – растерянно спросил он. – Тут заявление от ваших коллег… черт знает что…
– Там жена Главного работает, – негромко пояснил один из офицеров, не поднимая головы от бумаг. – Сам приказал…
Она сидела, красная от стыда. Что, такие дела обсуждаются при полном кабинете народа?!
– Владимир Владимирович Переписчиков! – громко прочитал майор. – Ученик восьмого класса? Так это ж ребенок…
И опять растерянно уставился на учительницу. Он явно не знал, что делать.
– Сам приказал… – напомнил офицер.
Вот этого офицера не волновало, ребенок там или нет.
– Вы хоть объясните, что у вас там произошло! – решил толстячок. – Черт знает что…
– Видите ли, в чем дело, – волнуясь, сказала она. – Володя – очень талантливый, очень необычный ученик! Он необычайно одарен артистически… и в то же время он – ребенок! Он… играет! Живет в выдуманных мирах. Это… естественно для детей. Для гениальных детей, по крайней мере! Вы знаете, что он в свои годы сочинил целый спектакль, с музыкой, с танцами? Такое мало какому взрослому под силу, знаете ли! Для этого ему приходится погружаться в свой мир, думать и говорить, как думают и говорят его герои. Вот… то, что все слышат в школе – это наша общая игра! Мы помогаем ему в творчестве, одновременно вживаемся в образы, потому что артисты все учатся в нашей же школе… Это такой артистический прием!
– Сейчас так в школах работают? – с сомнением спросил толстячок. – Нахватались с Запада… в мое время мы просто учились, и все было понятно!
Нинель Сергеевна внутренне усмехнулась. Так уж получилось – но она тоже училась в « мое время». И прекрасно помнила, что понятно было не все! И молодые учительницы выходили замуж за своих учеников, а уж что бывало с учителями-мужчинами… Так что – всякое было! Только тайно.
– Тут написано – он от вас утром уходит! – прочитал майор и уставился вопросительно.
– Он пишет у меня новые произведения! – вспыхнула она. – Для его работы требуется пианино! И вообще – было бы странно, если б я отказывала в гостеприимстве сыну мужчины, с которым собираюсь связать свою жизнь!
Это был ее последний аргумент. Насквозь лживый, но действенный, как обычно и происходит с ложью.
– Так его отец – ваш будущий муж? – понял майор и просиял. – Так и надо было сразу сказать! И в школе коллегам объяснить! Ну что такое: хорошая школа, руководство у вас замечательное – и такие дрязги, как в бичевнике, простите за выражение… И все тащат к нам! Идите – и объясните коллегам сами, что к чему, а то они как-то неправильно поняли…
– Главный приказал заклеймить… – напомнил офицер.
Толстячок растерянно задумался.
– Скажем, что фотографа не нашли! – решил он. – Нам еще не хватало заниматься пропагандой разврата!
Он оказался очень хорошим дядькой, этот майор.
А вот его коллега – нет!
Она уже с облегчением собралась уходить, когда ее остановили. И приказали присесть к столу. Тот самый офицер, который напоминал про «Сам приказал», поднял на нее свои большие серые глаза. Очень красивые. Очень холодные. Циничные. И начал задавать вопросы. Она думала – ну хоть сейчас начнется про делишки ансамбля! Но оказалось, офицера интересует такая школьная мелочь, как настенная туалетная газета! Вольный, так сказать, голос прессы. Офицер спрашивал и уточнял, и Нинель Сергеевна с недоумением поняла, что невинные развлечения учеников подводят чуть ли не под статью об измене родине! Она бы рассказала офицеру про туалетную газету всё – потому что очень гордилась своей работой. Еще бы – ей удалось организовать издание, реально влияющее на жизнь! А какой рейтинг у него заоблачный, даже в других школах прославилось! Но – союзников не предают. А она чувствовала, что любое неосторожное слово про авторов газеты станет настоящим предательством.
Ее еще много о чем спрашивали. И все вопросы ненавязчиво сходились в одну точку. На дела маленького школьника В. Переписчикова! Что он делает. Что и по поводу чего говорит. А правда ли, что угрожает руководству школы? Учеников притесняет? А с кем дружбу водит? И против кого? Вот детей из школы олимпийского резерва жестоко избили – причастен ли? А кто тогда? И так далее. И неоднократно промелькнула личность достойного гражданина Акбарса Дадашева… и личность не менее достойного гражданина Типунчука-старшего!
Нинель Сергеевна в панике выбрала, может, и неумную, зато безошибочную тактику – ничего не знаю, не слышала и не видела! А офицер все спрашивал, умело и настойчиво. И постепенно до нее стало доходить, как же много хорошего успел совершить в своей короткой жизни ее странный ученик! Так много, что, видимо, переступил какую-то невидимую черту. Границу дозволенности? Дозволенности чего? Хороших дел?! Ведь не зря спрашивает офицер! Да и не он спрашивает, если на то пошло, а кто-то властный за его спиной…
Наконец офицеру надоело слушать бесконечные «не знаю».
– Советую сменить школу, – сказал он на прощание. – Ваши коллеги возмущены, и мы будем вынуждены принять меры. Такие заявления, знаете ли…
И он многозначительно замолчал. И наконец отпустил.
Из милиции она вышла мокрой с головы до ног. Буквально. Не знала даже, что такое состояние – не книжное преувеличение, а на самом деле бывает…
Она еще успела дойти до ближайшего сквера. И только там расплакалась.
– Я же сказал, что за своих женщин глотку любому порву? – прошипел кто-то рядом с ней. – Уроды… ну я сейчас…
Она в ужасе обернулась. Школьный смутьян и двоечник, взъерошенный, как кот перед стаей собак, вытянул из рукава длинный, страшно сверкающий штырь…