Вердикт был очевиден. В каком-то смысле жесток, но… С другой стороны, смерть всё-таки милосерднее, чем влачить существование в виде такого полоумного обрубка.
— Подмога… Слишком поздно, — прохрипела женщина, обведя нас чуть прояснившимся взглядом, — Они уже… Всех…
— Кто, они? — спросил я, подойдя поближе. Оттеснил в сторону Эльма и присел рядом с ней на корточки. От женщины несло. Мочой, дерьмом и кровью. Дорожная грязь вокруг неё была влажная, хотя дожди в последний раз шли давно.
— Арнычары… Тьма тьмущая… Мы и сделать ничего не успели, — прохрипела она, — Только спрятать детей… Прошу… Найдите моих… Детей.
— Скорее всего, они уже мертвы, — покачал головой я, вытаскивая из ножен мизерикорд, — Но мы их поищем. Это я могу обещать. А теперь закрой глаза. С тебя достаточно забот и тревог этого мира.
Женщина прикрыла глаза. Закусила губу. Напряглась. Остриё мизерикорда с мягким чавканьем вошло под основание черепа. Пробило кость и вонзилось в мякоть мозга. Женщина дёрнулась лишь один раз. Очень слабо. На большее у её тела просто не было сил. Дёрнулась и обмякла. Её душа отправилась на божий суд, как утверждали местные.
Я встал и окинул взглядом остальных. Барон, Бернард, Вернон, Тур и Альберт взирали на это более-менее равнодушно. По крайней мере, хорошо держали себя в руках. А вот Айлин и Сюзанне совладать с эмоциями было куда труднее. Обе стояли и неотрывно смотрели на остывающий труп женщины. Побледневшие лица, сжатые до белых костяшек кулаки и нехорошее пламя, начинавшее разгораться в глубине их глаз. Сделавшим это ублюдкам определённо не стоит попадаться им на глаза. Живыми они после такой встречи не уйдут, да и умирать будут медленно и мучительно.
— Идём отсюда, — бросил я, отходя от распластавшегося на земле трупа, — Нужно осмотреть остатки селения. Может и правда кому удалось спастись.
Дом старосты уцелел лучше прочих. Может, потому, что был сложен из камня, а не из соломы, кое-как промазанной глиной. Дверь сорвана с петель. Внутри разруха и запустение. На пороге пятно свежей крови, с тянущимся от него длинным, размазанным следом. Кого-то зарубили, когда дверь подалась, затем подцепили крюком и поволокли по земле. Быть может, того самого бедолагу, что болтается сейчас на колодезном журавле.
— Мы с ребятами проверим, — бросил Бернард, направляясь к двери, — вы постойте тут и последите, чтоб из дома никто не сбежал.
Кто именно может сбежать из этого дома, он уточнять не стал. А я не стал спрашивать. Кинул ещё один короткий взгляд на Айлин и про себя решил, что на сегодня с неё подобных зрелищ более чем достаточно. И так… Пищи для размышлений хватит очень надолго.
Я подошёл к ней и взял за руку. Девушка осторожно прижалась ко мне и тихонько всхлипнула. Плакать она не стала. Сумела подавить эмоции. Ей нужен был лишь один момент. Пара секунд, чтобы чуть отпустить натянутые вожжи нервов, отстранившись от этого мира. И я их ей дал.
Внезапно из дома послышался короткий вскрик. Затем отборный, трёхэтажный мат. Мы похватались за клинки и уставились на чёрное жерло входа. Над ладонью Айлин вновь заплясали крохотные огненные искорки.
Над площадью повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь карканьем воронов-стервятников, да отдалённым воем диких собак, стаю которых мы спугнули, вторгнувшись в вымерший городишко. Но длилась она недолго. Вскоре на пороге дома старосты показался тот самый Эльм. Левая рука его слегка кровоточила. Правой он зажимал рот какому-то дёргающемуся серому комку.
— Тяпнула меня, сучка! — пожаловался боец, демонстрируя нам свою находку. Это была девочка, лет шести. Грязная, в простой льняной рубашке, она сейчас больше смахивала на забитого уличного пацана.
— Не будь ребёнком, шею бы ей свернул, — осклабился бандит. Немного помолчал, глядя на наши помрачневшие лица, и на всякий случай, добавил, — Но коли уж так, пущай живёт. Ежели больше дёргаться не будет, конечно, — хищно оскалился, посмотрел на ребёнка и спросил, — Ты же будешь хорошей девочкой? Порадуешь дядю Эльма, а?
Та посмотрела на него затравленным взглядом. Она, похоже вообще не понимала, что происходит.
— Тур, — я повернулся к здоровяку, — Забери у него ребёнка. Он сейчас её до смерти напугает. Вернон — займись рукой.
— А чё это я напугаю? — осклабился боец, — Дядя Эльм теперь за хороших. Он теперь цельный наёмник, а не какой-нибудь портовый головорез. Верно я говорю, товарищ командир?
— Ещё одно слово и ты отправишься рыть яму для тел, — меланхолично заметил я. Подействовало. Солдат заткнулся. Хотя видок у него был крайне недовольный.
Потом из дверного проёма показался Бернард. Он тащил пацана лет четырёх или пяти. Светлые волосы, перемазанные грязью и пылью щёки, потухшие глаза. Этот уже не сопротивлялся. Ему, похоже, уже было глубоко плевать на всё, что происходит вокруг. Глубоко наплевать, ровно до того момента, пока его взгляд не скользнул по телу женщины. Тогда он словно хорёк, вывернулся из крепкой хватки сержанта. Рванул через весь двор. Забился под бок уже остывающего трупа. Прижался к нему словно новорождённый котёнок у которого только что умерла мамка. И завыл. Громко. Протяжно. И тоскливо. В этом вое уже не было ничего человеческого. Только боль и обида на весь белый свет, который так несправедливо с ним обошёлся.