— А платить чем? — спросила Таня.
— А! Эти ваши сине-зеленые бумажки с памятником Ярославу Мудрому и часовней Казанской Богоматери.
Я отодвинул тарелки и начал небрежно вынимать из карманов пухлые пачки тысячерублевок и выкладывать на стол. Разлохмаченные они потому, что я старательно проверял несколько штук из пачки на свет. Есть там водяные знаки или нет. В ломбарде на меня смотрели изумленно. А что делать, если я в первый раз вижу бумажные деньги? Пусть лучше смотрят как на дурака, чем потом окажется, что я и есть он самый, взявший фальшивки.
— Раз, два… — выкладывая, считал я, — …три, четыре… Всего триста шестьдесят тысяч, не считая того, что я оставил себе на мелкие расходы.
— Ты уже успел кого-то ограбить? — изумилась Таня при виде огромной пачки денег.
Рафик хохотнул.
— Почему меня все подозревают в разных неприличных вещах? — старательно «обиделся» я.
— На себя посмотри со стороны, — посоветовал Рафик, — с такими габаритами и с такой мордой только сидеть в офисе и рекламой заниматься. Непременно есть у тебя страшный зверь байк, и масса татуировок имеется на теле под кожаной курткой. Да и не рассказывай сказки про свою добропорядочность и любовь к закону, уж я-то знаю.
— По нашим законам, украсть коней в дальнем походе — не воровство, а подвиг, — не согласился я. — А больше ты ничего знать не можешь. При тебе я никого не грабил. Все остальное добыто тяжким трудом в честном противостоянии с врагами. Рассказы за бутылкой имеют ценность такую же, как у вас, рейдеров, в кабаке, после возвращения, типа «Там, где мы были, страшные ужасы. Стоит на развилке дорог камень, и на нем написано таинственными письменами, которые никто прочесть не способен: „Куда ни пойдешь — налево, направо или прямо, — однохренственно пипец придет“». Тьфу! Никому верить нельзя, когда про подвиги рассказывают. Как раз когда сделаешь что-нибудь такое, что рассказать можно, совершенно не хочется. Ничего приятного. И иногда настолько противно, что лучше бы не было.
Рафик криво усмехнулся.
— Нет, никого я не грабил — ответил я на Танин вопрос, — просто продал одну вещичку. Даже не продал, заложил. Надо не потерять адрес этого алкаша, а то вдруг придется выкупать, да и для отчета. Уф, — с облегчением сказал, доставая квитанцию из кармана, — нашел. А то я уже не помнил, куда засунул. Пришлось за помощь проставляться, а после второй я обычно бумажки просто выкидываю. Ненавижу эти бумажные дела. В папочку положи, дырку пробей, подшей. Хорошо, что у меня собственный бухгалтер имеется. Впрочем, начальству всегда хорошо, удивленно поднимаешь брови и спрашиваешь с изумлением в голосе: «Как? Ты до сих пор не сделал?»
Рафик хохотнул. Как я общаюсь со своими родственничками, он прекрасно знает. Не так уж и часто я устраиваю разнос, пересаливать тоже нельзя, если не хочешь, чтобы бегали за разрешением на каждый чих.
— Мы пришли на Землю с начальным капиталом, — поясняю Тане. — Правда, не в деньгах. Там рубли с долларами и другими красивыми фантиками совершенно не в ходу. Вот смотри. — Я расстегнул боковой карман и вытащил из него маленький бумажный пакетик, осторожно развернул его. Мелкие — это брильянтики по три-четыре карата — сорок две штуки, стоимостью от тридцати до семидесяти тысяч долларов, а этот изумруд на восемнадцать каратов. Говорят, камни больше пяти каратов ценятся дороже алмазов, охренительно стоить должен. Ювелир отказался называть цифру, это уже коллекционная вещь. А вот это, — сдвигая пальцем, продемонстрировал ей, — александрит. Тоже мелочь, один карат, но, по агентурным данным, может стоить от одной до пяти тысяч долларов за карат. Двадцать один камешек. Еще есть сапфир и топаз, вставленные в кольца. Вот только соваться с этим без документов в магазин глупо. Цены зависят от размера, чистоты, окраски и огранки камня, и, конечно, приблизительные. Одно дело купить, совсем другое — продать. Я здесь получил меньше, чем рассчитывал, но больше, чем поспорил еще там. Не забыть бы квитанцию показать и выигрыш с Черепахи получить за недоверие к моим коммерческим способностям. Мелочь, а приятно.