Да, есть чем гордиться костромичам.
Тянутся одна за другой вдоль Волги и Костромы от Черной речки до Белянки слободы — Ямская, Никольская, Спасская, Запрудненская. Ямская — на Черной речке, Запрудненская — на Белянке, именуемая в народе Запрудней, оттого, что перегорожена Белянка запрудой, и новое имя речонки прочно прижилось, а старое почти забылось. Рядом с Запрудненской слободой — Козья.
Улицы вбегают на холмы и тут же спускаются в ложбины или же стекают к Волге, как Ильинская и Мшанская.
В каждой слободе, как ведется издревле, свои мастера. В Ямской — ямщики да извозчики, а на Запрудне рабочий люд иной — ткачи. Заводы там — один с другим рядышком: анонимного Бельгийского общества, Товарищества братьев Зотовых.
На Зотовых спину гнула половина жителей Запрудни, потому что, кроме того, что владели они своей фабрикой, был пай еще и в прядильнях Михиной и Брюханова. Жили запрудненцы в основном на на землях, арендованных промышленниками: холостяжник в «сборных» бараках, семейные, если могли, строили хибарки, а иные, самые бедолаги, обитали в богадельне возле Запрудненской церкви Христа Спасителя. Старые люди сказывали, что возведена эта церковь на месте, где однажды костромской князь Василий Ярославич Квашня нашел икону Феодоровской Богоматери, на «сосне стоящую».
Улицы на Запрудне именовались по признакам, отличающим только их. Солдатская так называлась потому, что на ней выделялись участки земли отставным солдатам, а в Веденеевском переулке стояла чайная Веденеева, был и Михинский сквер возле фабрики Михиной, и Алексеевская дорожка, что бежала через пустырь мимо Кресто-Воздвиженского кладбища прямо к зотовской фабрике.
Широко раскинулась Запрудненская слобода от Кресто-Воздвиженского кладбища и богадельни Человеколюбивого общества до белилки Товарищества братьев Зотовых вдоль реки Белянки. Постепенно слобода не только перебралась через речку, рассыпала там дома, но доползла и до Спасской слободы и стала зваться Спасско-Запрудненской.
Сами Зотовы жили неподалеку от заводской конторы в двухэтажном доме на улице, что упиралась в Кресто-Воздвиженское кладбище, возле которого заводчиками тоже была выстроена церковь. В Костроме считалось большой честью воздвигнуть церковь, потому Троицкая была построена на деньги купца Иллариона Постникова, первая церковь Воскресения Христова на Дебре — купца Исакова, другая же Воскресенская церковь, что на Площадке, построена Борисом Илларионовым.
Ближе к прядильному заводу — дом управляющего-англичанина Бергота. Зотовы оборудовали свои заводы английскими станками, потому и управляющий, и механик — англичане, и слово управляющего на заводе чуть ли не важнее хозяйского, ибо хозяева — за стенами, а Бергот — внутри завода. Он — кормилец, он — всесильный властели: может прогнать с фабрики за малейшую провинность, и тогда прощай семь-восемь рублей, что ткач зарабатывает, а семье его хоть на паперть идти побираться, потому что из расчётных денег вычтут не только штрафы, но и долг в заводском лабазе, где у каждого открыт кредит под получку.
На фабрике управляющий мало-мальски говорил что-то по-русски, но в его доме звучала только английская речь, и прислуга была обязана говорить на чужом языке или же рисковала остаться без места.
Особенно хорошо усвоила английский язык кухарка Татьяна Смирнова. За это умение и отменную стряпню выделял ее из всей прислуги управляющий Бергот своей милостью, к тому же она была миловидна и добронравна, набожна и учтива. Бергот пробовал заигрывать с ней, но Татьяна держала себя строго и вольностей с хозяином не позволяла. Разозлившись, англичанин уволил её. Но никто, кроме Татьяны, не мог так вкусно варить ершовую уху, до которой Бергот — великий охотник, никто не мог столь удачно «поставить» тесто, чтобы пироги таяли во рту, а от её вишневого варенья были в полном восторге дети Бергота, да и жена, ни слова не понимавшая по-русски, воспротивилась. После скандала, учиненного женой, Бергот прислал за Татьяной своего лакея с запиской, что вновь принимает её кухаркой в дом. А свои ухаживания он прекратил, оставив Татьяну в покое, удивляясь её строгости и чувству собственного достоинства, которое, как считал Бергот, не присуще русским варварам. Но самое удивительное было в том, что Бергот втайне завидовал её мужу, Константину Смирнову, чесальщику на своей фабрике. На «своей»… Да, именно на своей, потому что немалая часть барыша плыла в его карман, и при желании он мог купить у хозяина его прядильню, но и сил отдавал этой фабрике Бергот немало.