Мать, конечно, рассказала все отцу, а у того разговор короток: треххвостку с гвоздя и — по мягкому месту.
— Ты что, Николаша? — шикнула мать: Бергот не любил, когда дети прислуги появлялись в доме.
— Да Яков Степаныч велел твому англичану записку передать, — Колька выудил из кармана записку, проверил, та ли, и попросил: — Отдай, мам, а то я страсть как не хочу видеть Джона…
Мать, конечно, знала о причине этой неприязни, потому лишь улыбнулась:
— Хорошо. На-ко пирожок, — и пошла в господские покои, а Колька крикнул вслед:
— Велел ответ написать!
Татьяна принесла ответ, сунула в руки сына еще один пирожок и поспешно выпроводила на улицу: не приведи, Господи, заявится на кухню сама Берготиха, ох и шуму будет! Леди вообще русского духу не выносит как Баба Яга.
Колька по-прежнему бегом припустился к церкви, что высилась над всей Запрудней. Бежал и думал, что хорошо на улице, Пасха скоро, запосвистывали кое-где первые скворцы, зиме, словом, конец. И ученью Колькиному тоже конец.
С одной стороны и радостно, что не будет слушать скучные проповеди отца Киприана, пойдет на работу и сможет, как и все рабочие взрослые парни, как брат Миша, курить у всех на виду. Вон давеча отец обнаружил крошки махры в кармане и так всыпал плеткой, что… И Колька машинально шаркнул рукой по заду.
А с другой стороны, хочется еще поучиться в гимназии либо в техническом училище. В мире столько интересного, что за четыре класса фабричной школы всего не узнаешь. Зотовы, конечно, не дураки, им нужны грамотные рабочие, потому и школу построили как раз напротив заводской конторы, учителей наняли. Но больше четырех классов, они считали, и не надо рабочим. В самый раз их будущий работник до двенадцати лет учится грамоте, а потом прямым ходом идет на завод, который очень хорошо виден из окон школы. Дома решили, что Колька летом пойдет на завод — заработков отца и старших братьев семье не хватало, потому что шла война с германцами, и все в магазинах стало дороже. А вообще-то, думалось Кольке, хорошо бы в гимназию поступить, математик Павел Петрович сказывал не раз, что Колька способный.
Запрудненская церковь Христа Спасителя, такая же древняя, как все Божии храмы в Костроме, стояла на горушке, оттого и видна была со всех сторон, маковки ее весело сверкали на солнце. Да и вся она, казалось, светилась от яркой белизны недавно покрашенных стен.
Отец Киприан жил в двухэтажном доме при церкви. Колька вошел в дом тоже с черного хода. И здесь он бывал не раз, приносил записки от директора училища. Встретившая Кольку прислуга отвела его на кухню, а сама поднялась к отцу Киприану в кабинет. В кухне вкусно и густо пахло жареным-пареным — у Кольки даже голова закружилась. Он уставился на плиту и глазам своим не поверил: там шкворчали на огромной сковороде котлеты, и у Кольки тут же рот залила липкая слюна.
— Вот-те на! — присвистнул Колька. — Ну, батюшка, ну и прохвост! Великий пост, а он котлеты на скоромном масле трескает!
Смирновы питались неплохо, но Великий пост соблюдался у них очень строго. Мать все шесть постных недель готовила блюда из грибов да овощей, так что капуста квашеная и картошка основательно надоели Кольке. А тут — котлеты!
Колька облизнулся, подумав, скорее бы вынесли ответ, а то при запахах таких и в обморок хлопнуться можно. Кухарка неожиданно куда-то вышла, и ноги сами понесли Кольку к плите, а руки протянулись к блюду, где горкой лежали только что снятые со сковороды котлеты и бросили несколько штук в шапку. Послышались шаги, Колька отскочил к двери, ужаснувшись содеянному: «Господи, пронеси и помилуй!!!»
Девушка вручила Кольке ответную записку, и он выскочил на крыльцо. Во дворе подметал дорожки бородатый дворник-звонарь, и Колька кинул шапку на макушку: вдруг дворник заподозрит что-то неладное в том, что он шапку на улице не надевает. И…
«Господи, какая же адская боль! — Колька подпрыгнул на месте, чуть не взвыл бешеной собакой оттого, что горячие котлеты плотно прилегли к голове. Он вынесся за ворота, едва не сбив дворника с ног, пробежал пол-улицы в шапке, а потом скинул ее, бросился к сугробу и с разбегу воткнулся горящей головой в сугроб. — Господи милостивый, как больно!»
Он вывалил котлеты на дорогу, подопнул одну ногой. Котлета отлетела в сугроб и развалилась, показав розовое маслянистое нутро. Слюна чуть не закапала Колькиных губ, но мальчишка с яростью принялся топтать сапогами котлеты.