К полудню небо и впрямь прояснилось, засияло солнце, не меньше его засверкала промытая от пыли трава и кроны деревьев. И Александра решила, что, видимо, Бог на ее стороне, если непогода ушла, пусть хоть два ряда в зале заполнятся, а концерт состоится. Зато появилась другая забота: не забыл ли Крахмалёв о концерте — на репетиции он приходил в сильном подпитии. «Господи, — взмолилась Александра, — не дай ему забыть, пусть придет вовремя!» — Михаил принимал участие в концерте не только как аранжировщик, он играл одну из мелодий на рояле.
Александра последний год часто обращалась к Богу, словно кто-то подталкивал её туда. Она ходила в церковь, умоляла всех святых, чтобы Крахмалёв перестал пить. Но тот пил всё больше, чаще уходил в многодневные запои, и когда заходил к Изгомовым, то сыновья Александры сурово хмурились: не нравилась им дружба матери с Крахмалёвым, талантливым, но пьющим человеком. И тогда она решилась на последнюю просьбу.
В городе уже выросло несколько храмов, но ни один не прилегал к её душе. Она с особой теплотой вспоминала Иверскую часовню в Москве, и Храм в Донском монастыре, где ей так было уютно и тепло, несмотря на зимнюю стужу — ездила в командировку сразу же после Рождества.
Но в областном городе Александре нравился Храм Сергия Радонежского — белоснежный, совершенно новый, без полного иконостаса, который пока ещё строился, лишь три иконы висели на главной стене, отгородившей храм от алтаря — икона Казанской Божией Матери, лики Сергея Радонежского и Христа. Она, бывая в областном центре по делам, заходила в новый Храм, а тут поехала намеренно. Встала перед ликом Христа и прошептала: «Господи, если ты не даёшь нам быть вместе с Михаилом, то сделай так, чтобы он не пил! И я откажусь от него, уйду в сторону!»
Крахмалёв не опоздал на концерт, хотя и был нетрезв. Он пришел в новом костюме, чисто выбрит, и причёска в полном порядке. Но больше всего Александру удивил галстук: Михаил обычно ходил в джинсах, рубашке, а зимой в свитере. Он был красив, элегантен, и Александра представила себя рядом с ним и улыбнулась: «Мы с ним — красивая пара». Успокоенная Александра умчалась в гримёрную, переоделась. По замыслу режиссера первую часть концерта она должна быть в бежевом костюме, в короткой юбке — как символ молодости ее души, а во второй части — в бархатном бордовом платье с открытыми плечами: это уже жизненная зрелость. И песни в том блоке были серьёзные. Когда она появилась за кулисами в первом наряде, мужчины, участники концерта, округлили глаза: «Ого!» — сказал кто-то, а Крахмалёв застыл на месте, лишь только следил за ней глазами, пока она шла по сцене.
Прозвенел третий звонок, режиссёр велела всем занять свои места, Александре показала большой палец, кивнув на зал: мол, всё в порядке.
И вот зазвучала первая мелодия, занавес поплыл в стороны, ведущая громко произнесла: «Александра Павловна Изгомова! Встречайте!» — и Александра вышла на сцену. Она шла и боялась одного: как бы каблук-шпилька не попал в щель между досками, из которых сделан пол сцены — они уже были старые, выщербленные, а яркий свет софитов коварно скрывал эти щели и щербины. Она глянула в зал, и горло мгновенно пересохло: зал был полон! Только первый ряд почему-то пустовал, а дальше — ни одного свободного места. Ведущая ушла, и Александра осталась одна на сцене. Она почувствовала себя такой одинокой на этой ярко освещенной сцене, глаза совсем не видели тех, кто сидел в зале. Паника захватила её в свои объятия, сдавила горло и почти остановила сердце. Александре хотелось убежать со сцены, но зазвучала музыка, и она запела: «Есть город, в котором давно не живу, но сердце моё всё равно, стремится к нему и во сне я хожу по улицам тихим его…» И это, в самом деле, так: тридцать лет, как Изгомовы покинули родной город, но до сих пор душа Александры стремится в далёкую Тавду, и вовсе не потому, что там могилы родителей — ей просто легко и спокойно в том городе. Когда-то она назвала Тавду несчастливым для себя городом: несколько раз уезжала из него и возвращалась обратно, но дела складывались так, что приходилось уезжать снова. Тавда не отпускала ее, манила, хотя Александра знала, что век свой там она доживать не будет: ее место возле детей, сыновья из Приволжска уезжать не хотели — один в нём вырос, другой — родился. Именно в этом городе имя Александры приобрело известность, так что неудивительно, что на встречу с ней пришло столько горожан, и даже в Тавде она уже не Дружникова, а Изгомова. Да и Дружниковых больше нет в Тавде. А дети — это продолжатели её рода, а не Виталия. Нового рода Изгомовых.
«Мне не надо судьбы иной, той, что выдалась мне…» — Александра держала в памяти слова и ждала, когда подойдет момент вступить в песню: Михаил, зная о том, что Александра не имеет музыкального образования, в каждой мелодии «ставил» специальный сигнал — то звучал «треугольник», то хлопок в ладоши. Никто и не знал про те сигналы, они были известны только Александре и ему.