— Но только не здесь, — сказал Геннадий, который шагал молча рядом.
— Почему? Здесь у вас так светло, всё по-честному, ведь ты мог бы и не сказать, что мне вас нельзя обнимать, видимо, это плохо для меня, но ты сказал. Я и хочу жить рядом с людьми, души которых созвучны моей, я хочу быть с ними на одной волне, а там, в моей действительности, очень многие не на моей волне. Я стараюсь переключиться, но у меня не получается.
— А почему ты желаешь быть похожей на других? — усмехнулся Гена. — Каждый человек имеет право на самостоятельное мнение, и если тебе кто-то в этом отказывает, то это его грех, не твой. Каждый человек имеет право на уважение, даже самый незначительный, и никто не может его унижать, а если так происходит, то это грех того, кто унижает. И ты не обижайся на таких людей.
— Больно же, когда тебя бьют по душе!
— Больно, но ты прости этих людей, и не тебе, им будет нехорошо…
— Но ведь нехорошо желать зла другому!
— А ты и не желай, прости и всё. Простить — это великий поступок, не пустить зло в душу — это почти подвиг.
— Знаешь, — стеснительно произнесла Александра, — я иногда молюсь за то, чтобы мне не озлобиться, это помогло мне простить Виталия, когда он уехал, это помогло мне детей растить, это и сейчас помогает, но больно же! Всё равно больно!
— Эх, Пигалица, если бы знала, сколько в мире человеческом боли! Твоя боль — частица её, а ты её преодолей и живи по-прежнему по совести, как жила и прежде, всё равно ведь не изменишься.
— Вот я и хочу остаться в вашем небесном посёлке, он же небесный, да, Гена?
Геннадий хмыкнул весело, но ничего не ответил.
— Как мне остаться у вас?
Геннадий глянул сурово и сказал:
— И думать об этом забудь. Не стремись раньше времени к Богу в рай.
— А к чёрту в ад? — засмеялась Александра.
— А там тебе вообще делать нечего, тем более — раньше времени. А ещё раз заведёшь речь, чтобы остаться, ей-Богу, задеру юбку и всыплю как следует. Никогда не думай о смерти, не проси её, потому что каждому человеку отпущен свой срок. Все равно, пока время не придет, даже если совсем худо будет, никто тебе твой срок жизни не уменьшит. Ясно? И чтобы я этого больше не слышал!
— Да я и так первый раз тебе говорю, впервые ведь здесь оказалась.
Геннадий улыбнулся загадочно и перевёл разговор в иное русло:
— А ты молодец, хорошие песни у тебя получились.
— Ты откуда знаешь? — Удивилась Александра. — Мы с тобой уж десять лет не виделись, с тех пор как… — она запнулась, чтобы не выговорить: «Я тебя последний раз в морге видела», — подумала, что нехорошо так говорить живому человеку, а ведь Гена, похоже, живой. — Да я и не думала песни свои в эстрадные обращать, просто пела да на гитаре брякала.
— И с Михаилом ты тоже хорошо придумала, молодец, он и в самом деле — не твой мужчина.
— А кто — мой? — запальчиво выкрикнула Александра. — Уж сколько раз могла замуж выйти, а всё не получается, всё расходимся по сторонам. Мне нельзя жить без любви, пусть даже безответной, потому что иначе я не могу творить: солнце становится черным, и душа стареет. Кто мой мужчина? Ты знаешь? Ты мысли мои угадываешь, может, и про судьбу мою расскажешь?
— Нет, судьбу свою знать никому не позволено. Да и незачем, жить будет неинтересно, если наперёд будешь знать каждый свой шаг. Твоя судьба в руках Божиих. Ты — счастливая, только не понимаешь этого.
— А цыганки же предсказывают.
Геннадий расхохотался:
— Мамка рассказывала, как ты в детстве девчонкам своим гадала. Помнишь?
Александра тоже засмеялась: конечно, помнила. Павла Фёдоровна показала ей значения карт, и Александра впервые погадала одной из подружек. И что удивительно, всё угадала, да и то, что в будущем насулила — тоже сбылось. А потом она так навострилась, что ни разу промашки не было, ведь хорошо знала подружек своих, про секреты их знала, а уж свести по крохам знания воедино, дело, как говорится, техники. И понеслась по Лесопильщиков весть, что Шурка Дружникова очень хорошо гадает, однажды даже взрослая соседка к ней прибежала с просьбой погадать.
Так вот разговаривая, иной раз и споря, Александра вместе со всеми дошла до утопающего в яркой зелени белокаменного поселка. Он был красив не только стенами домов, сверкающих в лучах яркого солнца, и пышными кронами деревьев — в каждом палисаднике росли яркие цветы, а цветы Александра всегда любила. Она вспомнила, что в Тавде от маминого садика у глухой стены их дома ничего не осталось: соседи-варвары выдернули всё с корнем, лишь тополь остался, и он был для Александры символом возвращения в Тавду. Она всегда приходила с ним поздороваться, если вдруг приезжала в родной город.