Он поступил в вечернюю школу рабочей молодежи, а днем работал на заводе. На его зарплату и стипендию Андрея они жили втроем. Трудновато было, но весело.
По утрам Неля кормила их и отправляла — одного па работу, другого — в институт. Потом уходила сама в подготовительный класс — готовиться по музыке.
Вечером собирались опять. Лукьянов приходил позже всех — занятия в вечерней школе кончались не раньше одиннадцати, но они его всегда ждали, без него не ужинали. И сколько ни ругал их Лукьянов, как ни кричал Андрей, что умирает с голоду, Неля железно выдерживала принцип — ужинать только втроем: таков был устав их коммуны.
Коммуна называлась «Три мушкетера», штабом была Нелина комната, у нее на стене висел устав, который сочиняли они втроем и каждый поставил свою подпись.
Это придумал Андрей, им понравилось, и они сели как-то в самом начале и стали со смехом сочинять документ, который должен был отныне регулировать всю их жизнь.
Главный пункт был: все поровну, все на всех. Общий котел, общие радости, общие печали.
Вторым пунктом члены коммуны обязывались ничего не утаивать друг от друга, говорить только правду.
Третьим пунктом Неля назначалась казначеем и начальником штаба — все, что будет заработано и добыто членами коммуны, отдается ей. Питание полностью в ее ведении, она сама распределяет средства на еду. Все остальные расходы — на любые покупки — утверждаются только сообща, в случае разногласий, спорить до хрипоты, не спать, не есть, пока не придут к единому мнению.
Был там еще один пункт, который предложил Андрей и который смутил Лукьянова и Нелю.
Братцы, — сказал тогда Андрей, — мы все дружим с детства и должны сохранить эту дружбу навсегда. Поэтому я предлагаю записать: «Друг в друга не влюбляться» — иначе дружбе конец, это я знаю точно. Как вы считаете?
Он сверкнул своей радужной, обезоруживающей улыбкой, посмотрел на Димку, потом на Нелю.
— Итак, голосуем, кто «за» — поднимайте руки.
Но руки не поднялись. Димка и Неля одновременно посмотрели друг на друга и оба опустили глаза.
Но… ведь мы все… любим друг друга… — робко возразила Неля.
— Это другое дело, — сказал Андрей. — Мы любим друг друга по-братски, как два брата и сестра. Вот так давайте и запишем: мы два брата и сестра, и любовь у нас только братская… — ему, видно, очень понравилось то, что он придумал, он горячо стал убеждать их, что иначе ничего не получится. — Ну, в конце концов, влюбляйтесь па стороне, а между нами чтоб ничего такого не было!
— Это что же — навсегда? — Нели печально глядела на них обоих, а Димка по-прежнему не смел поднять глаз.
Нет, почему же навсегда, надо установить какой-то срок действия устава, а там — видно будет.
Договорились, что устав действует до тех пор, пока не приедет Нелин отец. Он прошел всю войну, был дважды ранен, но снова вернулся в строй, сейчас находился в Германии и писал, что еще некоторое время, видимо, будет здесь, но надеется скоро приехать.
Так и записали в последнем пункте: устав сохраняет силу до возвращения Нелиного отца.
Это несколько успокоило Димку и Нелю, но все-таки было отчего-то грустно.
А в общем-то жили весело. Когда приходили деньги от Сергея Павловича или профессор Новгородцев подбрасывал что-нибудь, они устраивали праздник. Покупали две буханки хлеба, пастилу, орехи, бутылку вина. Неля готовила праздничный ужин.
В комнате у Зеленого нашелся старый проигрыватель и одна старая пластинка «У самовара я и моя Маша». Они включали музыку и танцевали по очереди с Нелей.
А потом все втроем шли в кино.
В городе шли тогда в основном трофейные, довоенные фильмы, в них было много красивых женщин и мужчин, были душераздирающие драмы, в которых действовали короли и герцогини, американские миллионеры и ковбои, это было интересно смотреть, но все это была какая-то другая, киношная жизнь, так далеко все это было от того, что переживали люди… И все же зал замирал и ахал, но при этом лузгал семечки — после сеанса на полу оставался слой шелухи.
Особенно любил такие фильмы Андрей. Он прибегал с лекций возбужденный, кричал, что в «Маяке» идет мировая киношка, и тащил их, даже если Димка валился с ног от усталости.
Лукьянов вспомнил, как однажды он вот так примчался и стал кричать, что занял очередь, надо бежать. А день был какой-то трудный, кажется, две смены пришлось отстоять, сменщик заболел, поставить было некого, он и в школу не пошел, мечтал лишь о том, чтобы прилечь, ноги гудели. И он стал уговаривать их с Нелей пойти вдвоем.