Дальше — карта звездного неба. Созвездия, названия звезд. Расстояние в световых годах и парсеках…
Он взял другой альбом: стихи. Лермонтов вперемежку с Окуджавой, песни Высоцкого, альпинистский фольклор…
А вот это, пожалуй, что-то свое. Почитаем.
Это ей, конечно. Как хорошо, что есть на свете она. Неважно, какая она на самом деле, важно, какая она в твоей душе.
В конце альбома — конверт из черной фотобумаги. Фотографии. А вот и она. Вполне современная дивчина с распущенными волосами, фигурка точеная, улыбка смелая — все как надо…
А это, видимо, в каком-то туристическом лагере, лезут на гору, с рюкзаками на спинах, альпенштоками, с веревками — по всем правилам. Где же он, Димка? Ага, вот, кажется. Ну да, тащит ее за руку… А вот они на вершине — радуются.
А это, как видно, старый снимок — Димка в пионерском галстуке, стоит у знамени — лицо строгое, торжественнее… Что там на знамени? «Артек», кажется…
И еще одна фотография привлекла его внимание. Какое-то надгробье, плита, Димка стоит, склонив голову, положил цветы. Огонь горит. А ведь это, пожалуй, Севастополь, или. Одесса — все может быть…
Он аккуратно сложил фотографии, закрыл альбом, уложил все на место.
Погасил свет.
Теплая волна поднималась в душе. Хорошие растут ребята — беречь их надо. Не дай бог, вот такая история! Жаль, что не был знаком с ним раньше, может, и уберег бы…
Ухало море внизу, видно, ветер поднялся. Мутный свет луны разливался по небу.
Спать!
Утром, за столом, когда Неля поставила перед ним яичницу, ветчину и кофе, он вдруг сказал:
— А я познакомился с твоим сыном.
Она удивленно вскинула брови.
— Ночью. По книгам и фотографиям. Мне кажется, хороший парень.
10
Он видел, как она просияла. И тут же лицо ее опять затянулось печалью. С трудом проглотила кусочек ветчины, отложила вилку, подперла лицо ладонями, грустно смотрела, как он ест.
Потом спохватилась.
— Налью еще?
— Налей.
Она добавила ему в чашку из блестящего металлического кофейника, налила немного себе, отпила глоток…
— Совсем не могу есть. Как притронусь к еде, тут же думаю о нем, как он там… — голос ее дрогнул.
— Приятного, конечно, мало, — сказал Лукьянов. — Но не так ужасно, как ты себе представляешь.
— Дело не в этом, — она покачала головой. — Погиб человек, что может быть ужасней! И знаешь, что самое страшное, я не представляю себе, как Дима будет жить с таким грузом… Это ведь на редкость совестливый, легкоранимый мальчик… Ты не веришь мне? — Она уловила на себе его пристальный взгляд.
— Почему же, верю. Я и сам так подумал… Кто этот человек?
— Истопник из соседнего санатория.
— Как он очутился на дороге в такое время?
— Будто бы ловил машину, хотел остановить.
— Он был трезв?
— Не знаю точно… Говорят, что пьян.
Тогда, может, действительно он сам виноват.
Может быть… Но, как бы там ни было, Дима сбил его. А он ведь не имел права садиться за руль, выезжать на дорогу. Я просто не понимаю, что с ним случилось…
— Да, — Лукьянов нахмурился. — Ну, чего гадать, поедем, узнаем.
Он отодвинул тарелку, встал.
Она встала тоже.
— Можно, я поеду с тобой?
Можно… Только, пожалуй, мне сейчас лучше пойти одному.
Я не зайду туда. Буду ждать тебя на улице или просто по городу похожу.
— Зачем?
Она опустила голову.
Знаешь, не могу я здесь оставаться одна, невыносимо мне стало здесь…
Хорошо, — согласился он. — Одевайся, и поехали вместе.
Она ушла в соседнюю комнату переодеваться, и оттуда он услышал ее голос:
— Дима, почему ты ничего не рассказываешь о своей семье, о жене? Кто она, как ее зовут?
— Расскажу как-нибудь…
Он закурил, подошел к боковому окну. Отсюда было видно море. Мелкая рябь шла по воде, и она безмятежно сверкала, как тогда, в детстве. Ему вдруг вспомнился мальчик в белой рубашке, с цветами в руках, бегущий к морю по песчаной аллее санатория РККА, и колючий ком подкатил к горлу.
Мне тоже надо спросить тебя кое о чем, — сказал он, не оборачиваясь. — Возможно, удастся увидеть Диму… Я должен знать — что ему известно обо мне?
Он услышал стук ее каблуков и обернулся. Она стояла в дверях в костюме, бледная, с сумочкой в руках.
— Ты спрашиваешь, что он знает о тебе? Все!