— Хорошо, — сказал Звягин.
— А теперь представьтесь вы. — Штеле опять улыбнулся.
— Николай Звягин, полковник, командир дивизии, — хриплым от волнения голосом сказал Звягин.
— А вот волноваться не стоит. — Улыбка просто-таки не сходила с губ Штеле. — Как говорят французы, для вареного рака все самое страшное уже позади.
— Что-то похожее говорят и у нас, — откашлялся Звягин.
— Ну, вот видите! — Штеле даже прихлопнул в ладоши от таких слов Звягина. — А еще у вас говорят — все мы люди, все мы человеки. Ведь говорят же?
— Да, — коротко ответил Звягин.
— Прекрасно! — воскликнул Штеле. — Это означает, что мы с вами сможем понять друг друга и выстроить наши отношения к обоюдной пользе.
— Да, конечно, — осторожно согласился Звягин.
— Итак, вы добровольно сдались в плен немецким войскам… — сказал Штеле.
— Именно так, — кивнул Звягин.
— Отлично! — энергично произнес Штеле. — Но вот вопрос: а почему так поздно? Почему не в сорок первом или, скажем, сорок втором году?
— В сорок первом и сорок втором году я не был на фронте, — сказал Звягин. — Я был в резерве. В глубоком тылу, на Урале.
— Понятно, — кивнул Штеле и опять иронично прищурился. — Скажите, а если бы вы в это время были на фронте, то сдались бы?
— Да, — ответил Звягин.
— И что тому причиной? — спросил Штеле.
— Причиной? — переспросил Звягин. Постепенно растерянность проходила, он стал себя чувствовать увереннее. — Да есть причины…
— А именно? — вмешался в разговор второй собеседник — герр Эрлих, и Звягин даже вздрогнул от неожиданности.
— Терпеть их не могу! — сказал Звягин. — Ни их колхозы, ни их пятилетки, ни их лозунги.
— Что же, наши лозунги вам милее? — улыбнулся Штеле. — Чем же?
На это Звягин не нашелся что ответить и лишь передернул плечами.
— Ну, хорошо, — миролюбиво произнес Штеле. — Просто будем считать, что вы сдались в плен по идеологическим причинам. Я прав?
— Именно так, — кивнул Звягин.
— Да, но как вам это удалось? — все тем же миролюбивым тоном поинтересовался Штеле. — Все-таки вы командир дивизии. Так сказать, персона на виду… Неужто у вас все так просто? Захотел командир дивизии сдаться в плен — и вот он уже в плену! Так как же все получилось на самом деле? Расскажите подробнее о вашем пленении.
Не нравился Звягину этот миролюбивый тон, ох как не нравился. Чувствовалось, что кроется в этом нарочитом миролюбивом тоне нечто другое — коварное, хищное, смертельно жестокое. Это было миролюбие змеи, готовой в любой момент броситься в смертельную атаку и ужалить. Но куда было Звягину деваться? Выбирать собеседников не приходилось, и уклониться от ответа на вопрос он также не мог. И потому он рассказал обо всем, что произошло: и о ночном неудачном бое, когда вся его дивизия угодила в огневой мешок, и об убийстве своего адъютанта, и об убийстве Кати тоже…
Эрлих и Штеле слушали, не перебивая, они лишь изредка переглядывались между собой.
— Вы закончили? — спросил Штеле, когда Звягин умолк.
— Да, — сказал Звягин.
— Что ж. — Штеле встал из-за стола и прошелся по кабинету. — Что ж… Подведем некоторые итоги. Итак, вы говорите, что сдались в плен по идеологическим соображениям.
— Да, конечно, — поспешно подтвердил Звягин.
— Однако то, что вы нам рассказали об обстоятельствах вашего пленения… — Штеле помолчал, выдерживая паузу. — Скажем честно, мы с коллегой вам не поверили.
— Почему? — испуганно спросил Звягин.
— Потому что вы лжете! — неожиданно резко произнес Штеле.
Вот он, бросок змеи! Штеле, сделав стремительное движение, резко уселся напротив Звягина и уставился ему в глаза. В этих глазах не было уже никакой добродушной иронии, только злоба.
— Вы нам лжете! — повторил Штеле. — Почему вы лжете? Со страху? Из желания перед нами выслужиться? Набить себе цену? Или, может быть, из-за того, что вы — совсем не тот, за кого хотите себя выдать? Так кто же вы? Отвечать!
— Я говорю правду… — растерянно вымолвил Звягин.
— Значит, правду? — спросил на этот раз Эрлих. — И в чем же она, ваша правда?
— Я сдался добровольно! — с нотками истерики в голосе выкрикнул Звягин.
— Вы сдались нам потому, что оказались в безвыходном положении! — с мрачной жесткостью произнес Эрлих. — Вы погубили дивизию, которой командовали. Безусловно, за это вам пришлось бы отвечать. Вы испугались понести наказание, оттого и решили сдаться. Я все правильно сказал? Или, может, вы желаете возразить?