И Джарлакс пообещал себе, что, несмотря на сопротивление и отнюдь не шуточную угрозу дворфа, разгадает его загадку.
Все вокруг было настолько знакомо Артемису Энтрери, что он помимо воли мысленно перенесся на много лет назад. На широкой площади перед громадным зданием Дома Защитника, самого большого сооружения этой части Мемнона, стоял, сидел и лежал весь сброд из беднейших кварталов города. Это было царство самой страшной нищеты, многие страдали от хворей - неизбежных спутников тех, кто всю жизнь не имеет возможности досыта есть и пить, держать себя в чистоте и прятаться от непогоды.
Однако у всех этих людей оставалась надежда. Ее давали беднякам люди в богатых одеяниях, увешанные драгоценностями, расположившиеся у самого храма. Необычайно красивыми голосами они возносили хвалу Селуне и сулили блаженство ее верным слугам, а их помощники бродили среди толпы, подбадривая несчастных и внушая им надежду на скорое облегчение страданий и боли.
Энтрери с детства помнил, что священники также обещали излечение от болезней и облегчение посмертного пребывания в загробном мире безвременно ушедших близких.
– Разве ты хочешь, чтобы дитя твое провело в Фуге хоть на миг дольше положенного? - спрашивал неподалеку от наемного убийцы юный служитель заплаканную женщину. - Конечно же нет! Иди со мной, добрая женщина. Каждая минута, потраченная нами зря, - это еще одна минута мучений твоего дорогого Тойджо.
Очевидно, этот паренек облапошивает женщину уже не в первый раз, подумал Энтрери, глядя, как он тащит ее за собой сквозь толпу.
– Клянусь Морадином, ты еще называешь меня бесчувственным! - пробурчал Атрогейт, вместе с Джарлаксом пришедший на площадь и пробравшийся к Энтрери. - Ну и народ в твоем городе! Вот бы найти колдуна, который сделал бы меня похожим на человека, я бы им… - Он не договорил, шмыгнул и незаметно вытер глаза.
Энтрери неодобрительно посмотрел на него, но ничего не ответил, поскольку не больше, чем дворф, оправдывал этих людей. Переведя взгляд на Джарлакса, он вздрогнул - никак не мог привыкнуть к его золотистым кудрям и светлой коже.
– Ты знаешь, что здесь происходит? - обратился к нему дроу.
– Индульгенции продают.
– Продают? - фыркнул Атрогейт. - У этих нищих дураков есть лишние деньги?
– Они отдают даже последнюю малость.
Мимо них проковылял очень тощий, изможденный человек.
– По мне, так лучше бы он хлебца себе купил, - проворчал дворф.
– А что, жрецы за эту плату лечат их от болезней? - поинтересовался Джарлакс.
– Облегчение незначительное, к тому же временное,- пояснил Энтрери.- Те, кто надеется навсегда исцелиться, зря теряют здесь время. Служители по большей части продают индульгенции своего бога Селуны. За пару серебряных монет скорбящая мать может избавить своего умершего ребенка от десяти дней мучений в Фуге или, если хочет, облегчить свою будущую участь.
– Они платят за подобные обещания?
Энтрери только пожал плечами.
Джарлакс поглядел поверх голов стада - а это и впрямь было стадо несчастных заблудших овец - на то, что происходит у дверей храма. Там были установлены столы, рядом с которыми ждали своей очереди бедные крестьяне. Друг за другом они подходили ближе и отдавали свои жалкие сбережения сидящим за столами, а те записывали их имена.
– Вот это, я понимаю, выгодное дело: сказал слово в утешение, черкнул строчку… - с некоторой как будто даже завистью произнес Джарлакс, и Атрогейт сплюнул.
И дроу, и Энтрери разом поглядели на дворфа.
– Они чего, врут этим женщинам, что деньги помогут их детям после смерти? - спросил тот.
– Некоторым - да, - ответил Энтрери.
– Просто орки, - пробормотал Атрогейт. - Даже хуже орков.
Он снова сплюнул и решительно зашагал прочь.
Энтрери с Джарлаксом недоуменно переглянулись, и дроу отправился за Атрогейтом, а убийца, посмотрев им вслед, остался.
Он еще долго стоял на площади, время от времени глядя в сторону улицы, ведущей от площади к докам.
Те места он знал лучше, чем какие бы то ни было.
– Фуга - место страданий, - внушал благочестивый Гозитек стоящему у его стола маленькому дерганому человечку, который беспокойно мял в пальцах тощий кошелек.
– У меня почти ничего нет, - оправдывался человечек, показывая в разговоре два последних желтых зуба во рту.
– Малая толика бедного человека более угодна богу, - наставительно произнес Гозитек.
И оба благочестивых брата за его спиной хихикнули. Один даже подмигнул второму, потому что благочестивый Гозитек с самого утра, когда в общем зале вывесили список, где напротив его имени было написано, что он назначается одним из двух продавцов индульгенций на ближайшие десять дней, весь день жаловался на судьбу. Теперь десять дней ему каждое утро придется собирать презренные бедняцкие медяки, а днем молиться за усопших на вонючем кладбище для нищих. В Доме Защитника никто не любил исполнять эти обязанности.