— И что делать?
Я не хочу оставлять ее одну.
— Пой, — велю я.
— Что?
— Пой. Ты пой, а я сбегаю к машине за салфеткой, и если услышу, что ты перестала петь, значит, ты в беде.
— Что за глупость! — восклицает Ребекка. — Это Аризона, а не Лос-Анджелес. Здесь никого нет.
— Тем более.
Ребекка окидывает меня недоверчивым взглядом и начинает петь какой-то рэп.
— Нет, — обрываю я, — пой какую-нибудь известную песню, чтобы я знала слова и не запуталась.
— Поверить не могу. А какой у тебя репертуар, мама?
На секунду она теряет равновесие, спотыкается и ругается.
Я задумываюсь, но у нас слишком разные музыкальные вкусы.
— Попробуй «Бич бойз», — предлагаю я, надеясь, что за пятнадцать лет в Калифорнии что-то ей должно запомниться.
— «На Восточном побережье классные девчонки, — затягивает Ребекка, — мне по-настоящему нравится их одежда…»
— Отлично, — говорю я. — «А девушки с Севера?»
— «Нравится, как они целуются…»
Я подтягиваю, пятясь к машине, и прошу дочь петь погромче, когда отхожу все дальше и дальше. Если она забывает слова, поет «та-та-та». Наконец я вижу нашу машину, бегом припускаю к ней, нахожу бумажные салфетки, которыми вытираю помаду, и несу их Ребекке.
— «Как жаль, что не все девушки живут в Калифорнии», — продолжает распевать она, когда я подбегаю. — Ну, видишь, никто меня не съел.
— Лучше перестраховаться, чем потом жалеть.
Мы лежим на капоте машины, прижавшись спинами к лобовому стеклу. Я прислушиваюсь к шуму реки Колорадо, которая течет всего в нескольких километрах. Ребекка говорит, что будет считать звезды.
Мы доедаем последнее пирожное — откусываем с двух концов кусочки все меньше и меньше, чтобы потом не говорить, что кто-то съел последний кусок. Мы спорим о том, можно ли считать огни вертолета падающей звездой («нет») и можно ли разглядеть в это время года Кассиопею («да»). Когда по шоссе не проезжают машины, вокруг царит полнейшая тишина — слышно лишь потрескивание вибрирующей магистрали.
— Интересно, а как здесь днем? — думаю я вслух.
— Наверное, как и ночью. Пыль, раскаленная дорога. Но еще теплее. — Ребекка забирает у меня из рук оставшийся кусочек пирожного. — Будешь? — Она бросает его себе в рот и раздавливает языком о передние зубы. — Знаю, выглядит отвратительно. Думаешь, тут становится по-настоящему жарко, жарко, как в Лос-Анджелесе, где асфальт плавится под ногами?
Мы вместе смотрим на небо, как будто ждем чего-то.
— Знаешь, — говорит Ребекка, — мне кажется, ты держишься молодцом.
Я привстаю на локте.
— Правда?
— Да. Честно. А могла бы расклеиться… Ну, ты понимаешь? Стала бы постоянно плакать и не смогла вести машину.
— Не стала бы, — честно признаюсь я. — Я же должна заботиться о тебе.
— Обо мне? Я сама о себе позабочусь.
— Именно этого я и боюсь, — смеюсь я, но в моей шутке лишь доля шутки.
Несложно понять, что года через два-три моя девочка станет настоящей красавицей. В этом году в школе она прочла «Ромео и Джульетту» и важно заявила мне, что Ромео — тряпка. Он должен был хватать Джульетту и бежать с ней, проглотить свою гордость и устроиться работать в каком-нибудь средневековом «Макдоналдсе». «А как же поэзия? — удивилась я. — А как же трагедия?» И Ребекка ответила, что все это хорошо, но в настоящей жизни такого не бывает.
— Пожалуйста, — умоляет Ребекка, — у тебя опять вид задумчивой коровы.
Так бы и лежала целыми днями рядом с дочерью, смотрела, как она растет у меня на глазах, — но я убегаю от своих проблем, поэтому такой роскоши позволить себе не могу.
— Поехали. — Я локтем подталкиваю ее с капота. — Можешь высунуть голову в окно и закончить считать звезды.
Когда мы доезжаем до указателя Гила Бенд, почва под колесами становится кирпично-красной, с прожилками длинных ночных теней от кактуса. По обе стороны дороги простирается равнина, и кажется, что мы сможем разглядеть городок, но ничего, кроме пыли, не видно. Ребекка оборачивается на сиденье, чтобы удостовериться, что мы правильно прочли зеленый указатель.
— Ну и где поселок?
Мы проезжаем еще несколько километров, не замечая следов цивилизации. В конце концов я сворачиваю на обочину и глушу мотор.
— Всегда можно поспать в машине, — говорю я. — На улице довольно тепло.
— Ни в коем случае! Здесь водятся койоты и тому подобные звери.
— И это говорит девочка, которая собиралась сходить пописать в лес, где могут прятаться сумасшедшие?