— Нет.
— Я же вижу.
— Нет. Честно.
— Не нужно обманывать…
— Мама, — повышаю я голос, — я не обманываю.
Неужели? Я поворачиваюсь к ней лицом и упираю руки в бока. И думаю: кто из нас ребенок?
— Как бы там ни было, что происходит между тобой и Сэмом?
Мама заливается краской. Заливается краской, моя собственная мать!
— Ничего, — признается она, — но у меня блуждают безумные мыслишки. Между нами ничего нет. Абсолютно.
Моя собственная мать. Кто бы мог подумать!
— Не думала, что вы двое сможете поладить.
— Я тоже, — отвечает она. — Но мне кажется, сейчас речь не о совместимости характеров.
Она смотрит в сторону Хадли и Сэма, которые стоят с дядей Джоли в начале очереди за мороженым. Это кафе совсем не похоже на то, где мы были вчера, еще когда мама с Сэмом недолюбливали друг друга. Здесь делают собственное мороженое. Тут только семь сортов, но Сэм уверяет, что в этом кафе всегда много посетителей.
— Нужно возвращаться, — говорит мама, но в ее голосе не слышно уверенности.
Когда мы только приехали сюда, Сэм не желал иметь ничего общего с моей мамой. После того фиаско со стрижкой овец — отвратительное первое впечатление — он сказал Хадли, что моя мама из тех городских штучек, которым нужно еще многому учиться у реальной жизни. И когда Хадли рассказал об этом мне, а я маме, она фыркнула и ответила, что яблочная ферма у черта на куличках не есть настоящая жизнь.
А со вчерашнего дня они стали всюду появляться вместе. Когда я увидела их первый раз — поверить не могла: я решила, что мама считает Сэма настоящим мужланом и хочет сама в этом убедиться. Если честно, я не обратила на него особого внимания. Я была с Хадли — мы с ним сразу поладили, но потом, после вчерашнего вечера, кто знает, что из этого выйдет. Хадли был таким обаятельным. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь занимался тем, чем занимался Хадли: выращивал саженцы, из необработанной древесины выстругивал доску, строил вещи, которые простоят века. Он был потрясающим.
Просто невероятно! Все это время, осознанно или нет, моя мама влюблялась.
— Мне кажется, тебя влечет к Сэму, — озвучиваю я свои мысли вслух.
— Да брось ты! Я же замужем, забыла?
Я недоуменно смотрю на маму.
— А ты еще помнишь?
Я не стала бы винить ее, если бы она даже и забыла. Я с трудом могу вспомнить лицо отца, а у меня намного меньше причин сбежать от него. Когда я напрягаюсь и пытаюсь его припомнить, вижу только широко распахнутые глаза — голубые и невероятно уставшие. Его глаза и морщинки вокруг рта (но не сам рот) и пальцы, сжимающие ручку. Вот и все — все воспоминания за пятнадцать лет.
— Разумеется, я не забыла, — раздраженно бросает мама. — Мы с твоим отцом женаты уже пятнадцать лет. Разве замуж выходишь не по любви?
— Это ты мне ответь.
При этих словах мама останавливается как вкопанная.
— Конечно, по любви. — Она произносит это очень медленно. Такое впечатление, что она пытается себя в этом убедить. — Сэм для меня просто друг. — Она машет рукой, словно отмахиваясь от всего, что сказала. — Мой друг, — повторяет она, а потом смотрит на меня с таким смущением, что мне кажется: она напрочь забыла, что разговаривает с дочерью. — Я всего лишь хотела, чтобы ты знала, как обстоят дела.
— Что ж, ценю твою откровенность, — отвечаю я, пытаясь не рассмеяться. Представить не могу, что она хочет от меня услышать! — Мороженое сейчас растает.
Она хватает меня за руку и тянет к кассе. Я сбрасываю ее руку, потому что на нас смотрит Хадли.
— Мама, пожалуйста, мне же не три года.
Я подхожу к Хадли и предлагаю ему попробовать свое мороженое. Он улыбается и усаживает меня к себе на колени, а сам проводит языком вдоль края конуса подтаявшего сока. Заканчивается все тем, что мы меняемся стаканчиками, потому что я, как ни крути, не люблю замороженный сок.
Мама стоит практически по диагонали от нас. Она кормит Сэма из своего стаканчика, а Сэм ее — из своего. Он не рассчитывает расстояние и тычет ванильным мороженым маме в нос. Она хохочет и пачкает Сэму подбородок. Глядя на них, невозможно сдержать улыбку. По-моему, она ведет себя как ребенок. Ведет себя, как я.
К Щучьему пруду мы с дядей Джоли и Хадли едем на заднем сиденье пикапа. На этом пруду — всего в нескольких километрах от сада — Сэм в детстве учился плавать. «В пятидесятых годах, — кричит он из кабинки водителя, — это был единственный пруд в округе». Именно там можно было увидеть заросли кувшинок, в которых кишит рыба. Но потом местные жители вырыли рядом с прудом огромную дыру, засыпали дно песком и построили пирсы. Летом можно приезжать сюда всей семьей и за определенную плату плавать, где захочется.