Из этого огромного текста (примерно вдвое превышающего объемом «Божественную Комедию» Данте) для нашей книги выбраны только притчи, наглядно иллюстрирующие духовные рассуждения. Происхождение этих притч самое различное. Одни из них взяты из общечеловеческих фольклорных источников и восходят к «бродячим» — архетипическим и мифологическим — сюжетам. Другие связаны с темами различных национальных эпосов и сборников назидательных рассказов. Особенно часто привлекаются образы древнеиранского эпоса, воспроизведенного в «Шахнамэ» Фирдоуси, и индийской «Панчатантры», известной в мусульманском мире как «Калила и Димна». Истоки некоторых притч прослеживаются в религиозной литературе (сюжеты библейского и коранического происхождения, мусульманские хадисы, иудейские мидраши, христианские апокрифы). Отдельные сюжеты заимствованы из более ранних суфийских источников (например, поэм и отдельных стихотворений Санаи и Аттара). Встречаются здесь и истории, придуманные самим Руми… Перечень источников отдельных притч можно было бы продолжить. Сам Руми иносказательно изображает совокупность сюжетов мирового фольклора в виде «Древа Знания»:
(Из притчи «Древо Бессмертия»)
Исследователи до сих пор спорят о том, имеет ли поэма «Маснави» в своей основе единый (хотя порой и трудно прослеживаемый) план или же представляет собой грандиозный ряд интеллектуально-эмоциональных «вспышек сознания» поэта, его мгновенных экстатических прозрений и откровений. Сами же притчи, изъятые из контекста поэмы Руми и получившие самостоятельное значение, обычно располагаются в сборниках (как в оригинале, так и в различных переводах) в последовательности, заданной самой поэмой. Мы же решили расположить их тематически, по разделам, отражающим различные аспекты воспитания душ, подчеркнув тем самым главное направление мысли Руми — его учение о жизни как Великой Школе.
Отдельные притчи, особенно включающие в себя ряд отступлений, в нашем переводе подверглись сокращениям: увы, современный читатель редко обладает тем поистине неисчерпаемым запасом свободного времени и терпения, который характеризовал благословенного средневекового книгочея — любителя подробности, смакователя детали…
Каждой притче сопутствуют пояснения религиозно-философского характера, принадлежащие переводчику. Многие притчи сопровождаются также этико-психологическим комментарием, автор которого — Марк Хаткевич — уже выступал в качестве соавтора нашей предыдущей книги на данную тему «Джалаладдин Руми и суфийская традиция» (Антология гуманной педагогики. — М.: Издательский дом Шалвы Амонашвили, 2000). Тексты, принадлежащие Марку Хаткевичу, помечены инициалами «М. Х.».
О суфизме — теории и практике духовного восхождения человека к Богу — сказано очень много в разные века и на разных языках. За последние годы в нашей стране издано немало книг, трактующих как суфийское Учение в целом, так и различные его аспекты, исторические связи, периоды развития, направления, школы…
Наша же цель — помочь читателю исполнить совет самого Руми:
(Из притчи «Муравей»)
Д. Щедровицкий
Главное сокровище суфиев
Психология суфизма теснейшим образом связана с педагогикой. Представление о человеке как о разумном духе, чья цель — преодолеть низшую, животную, природу и взойти на следующую — «ангельскую» — ступень (ср. у Руми: «…И разумным человеком ты предстал не навсегда: // Эта глина не навеки вид Адама приняла! // Вскоре Ангелом ты станешь…»), — предопределяет все основные правила хранения и передачи Духовного Знания — главного сокровища суфиев.
По сравнению с материалистической педагогикой нашей современности, которая практически полностью нацелена на укоренение ученика в материальном мире, на приспособление его воли, интеллекта и эмоций к реалиям окружающей жизни, — суфийское обучение имеет противоположную цель. Оно призвано выводить сознание и чувства человека за пределы вещественного мира, укореняя их в высшей, духовной, реальности. Однако же суфийские мастера всегда признавали, что духовное восхождение, которое есть цель мистического обучения, невозможно без предварительной самореализации ученика в земном мире, без овладения множеством знаний и умений, относящихся к окружающей жизни, без раскрытия всех благих потенций его души. Словом, без всего того, что суфийские мудрецы образно именовали «сверлением жемчужины», разумея под жемчужиной нашу душу, а под вдеваемой в нее нитью — живую связь со всем мирозданием. Таким образом, обучение, связанное с освоением земного мира, не только не противоречит суфийской педагогике, но и является необходимой «стартовой площадкой» для предстоящих ученику духовных взлетов.
Суфийское обучение должно как бы вырастать из обычного, продолжая его. В свете этого соображения проясняется и подлинный смысл педагогики будущего: готовить человека к его истинному, высшему, предназначению. К тому предназначению, которое по-разному описывают и с разных точек зрения рассматривают все великие религии человечества. А ведь и сама суфийская традиция призывает черпать мудрость не только из мусульманских, но также из христианских, иудейских и других источников религиозных знаний.
В вопросе же «воспитания сердца» великие мировые религии сходятся между собой. Например, в Псалтири цель духовного обучения сформулирована так: «Потеку путем заповедей Твоих, когда Ты расширишь сердце мое» — Пс. 118, 32. Согласно этим словам, сердце, готовясь к служению Богу, должно «расшириться», т. е. объять многих любовью и многое — познанием (в библейской метафорике сердце — вместилище не только чувств, но и знаний). В Евангелии говорится о том, как очищенное сердце, из которого прежде исходили «злые помыслы» (Матф. 15, 19), из вместилища всевозможных нечистот может превратиться в источник живой воды, которая животворит и самого человека, и окружающий его мир: «Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой» — Иоан. 7, 18. Коран же свидетельствует о том, что злые помыслы и нечестивые дела страшным образом воздействуют на сердца людей: «Покрыло ржавчиной их сердца́ то, что они приобретали» (Коран 83, 14, пер. И.Ю. Крачковского).