Майя Ибрагим
Дорога пряности
© К. Гусакова, перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Джейсону и Солейль
1
Мы сразимся, но сперва выпьем чаю.
Не совсем девиз Щитов, но звучит вполне уместно. Обычно я за стенами Калии, с отрядом, защищаю наши земли от нескончаемого потока чудовищ: джиннов, гулей, песчаных змеев и прочих кошмаров, какие только способен породить разум, пойманный в тиски лихорадочного бреда. Но даже сейчас, дома, во время принудительного отдыха, впереди маячит тяжелый тренировочный день – и я уверена, что Таха ибн Байек из рода аль-Баз ждет этого не дождется.
Всякий раз, как мы оказывается в казармах Калии вместе, ребята из отряда Тахи подначивают меня с ним сразиться. Эдакая жалкая попытка выяснить, кто же из нас лучший Щит. Но сам Таха не удостаивал продолжительную вражду словом. В общем-то, все два года, что мы с ним знакомы, он вел себя так, будто меня не существует, если не считать редких ехидных шпилек. Не сомневаюсь, что его отряд примется за свое после чайной церемонии, но я отмахиваюсь от их предложений, ведь это пустая трата времени, и я не намерена передумать, даже когда Таха столь холодно взирает на меня с другого края чайной комнаты. Любой, до кого долетали отголоски его славы – а кто в Калии о нем не слышал, о талантливом лучнике и зверовидце, способном подчинять разум соколов, – вообразит молодого человека с пристальным взглядом, и эта ошибка простительна. Нет, глаза Тахи пугающе безмятежны, размытая зелень лугов, что знали слишком много солнца и мало дождей.
Этикет чайной церемонии требует наблюдать за тем, кто готовит Пряность, и я жалею, что Таха не может хоть раз нарушить традицию и перестать следить за каждым моим движением. Развязываю шнурок на шелковом мешочке с мисрой, вынимаю длинные ленточки коры. Их аккуратно срезали с древнего дерева, что растет в святилище Калии через несколько построек отсюда, раз за разом, на протяжении тысячи лет. Я множество раз вела чайную церемонию и могу проделать это с закрытыми глазами, но по-прежнему восхищаюсь тем, что происходит у меня в руках. Волшебством.
Свет фонарей над головой отражается в коре с золотыми прожилками, когда я подношу ее к носу и глубоко вдыхаю. Каждый Щит в комнате следует моему примеру. Может, они тоже надеются разгадать аромат мисры. Когда-то казалось, что она пахнет самой жизнью. А бывало, что звездами и грезами. Этим утром она горчит, словно старая зола давно прогоревшего костра. Словно кто-то ушедший, но не забытый. Она напоминает мне об Афире.
С тех пор как я в последний раз видела своего старшего брата и лучшего друга, минул год. Я стояла вот так же, на коленях, и готовила мисру, но дома, и Пряность тогда еще пахла приятно. Брат присоединился, ища беседы, с той легкой, загадочной аурой отчаяния, ему присущей.
– В жизни есть вещи куда важнее долга и правил, Имани, – произнес он.
– Например? – спросила я.
В его глазах мелькнул сумрачный блеск, словно угасающий свет, что отражается от тупого лезвия.
– Истина, – ответил Афир тихо. – Истина превыше всего, она достойна любых жертв. И я ее узрел.
Затем он подождал, но чего – я не знаю. Казалось, лишь это брат и делал последние месяцы перед исчезновением: ждал чего-то. Но я не ответила, и спустя некоторое время он ушел из дома и не вернулся. Я не спрашивала, в чем она заключалась, эта истина. Не хотела знать.
Опускаю кору в каменную ступку, и пальцы дрожат. Сжимаю кулаки, чтобы унять дрожь, затем беру пестик и растираю мисру. По комнате растекается аромат, он поднимается к потолку, пропитывает ковры. Морщу нос, в горле першит. Сдерживаю кашель. Командир моего отряда, Сара, стоит на коленях в первом ряду и с наслаждением втягивает запах. Для нее Пряность благоухает, словно саванна после дождя и жасминовые духи ее матери. Не увяданием и несказанными словами. Однажды я спросила свою тетушку Азизу, которая возглавляет Орден магов, почему от человека к человеку и от церемонии к церемонии Пряность пахнет по-разному.
– По той же причине, что чародеям присуща каждому своя склонность: волшебство – это зеркало, – ответила тетушка.
Интересно, что же отражает горечь, ведь в последнее время лишь ее я и чую.
Чай надлежит пить в тишине, предаваясь размышлениям о даре, что преподнес Великий дух, и готовясь принять волшебство. Две дюжины Щитов молчат, но мой разум дерзко болтает, и мне странным образом делается страшно, что все об этом знают, будто мысли вытекают прямо у меня из ушей. Высыпая Пряность в серебряный чайник, я думаю об Афире. Пока заваривается чай, пока остальные медитируют, я представляю суровую пустыню, где таинственным образом исчез брат. Жертвой какой стихии он пал? Беспощадного солнца, воющих песчаных бурь, морозных ночей? Или, как шепчутся жестокие люди, он лишил себя жизни сам, прежде чем ее успели отнять.