Сестра сидит на подоконнике, подтянув ноги к груди, за кружевной занавеской, что развевается, колышется на ночном ветру. По сравнению со светлой комнатой Амира в черном платье выглядит до боли безрадостной.
Я захлопываю за собой дверь.
– Могла бы и подождать.
Сестра пожимает плечами, глядя не на меня, а на фиговые деревья внизу.
– Да чтоб тебя, Амира, ты ослушалась приказа, лишь бы мне досадить. – Я подтягиваю к окну стул, плюхаюсь на него. – Когда ты уже завяжешь с этой своей строптивостью? Ты на себя не похожа…
– Не похожа? – Сестра смеется, прислонившись головой к оконному стеклу. – Как будто ты знаешь, на что я похожа.
Я могла бы ругаться и спорить до самого рассвета, но кому от этого легче? Путешествие в Алькибу займет долгие недели, если не месяцы… месяцы, на протяжении которых Амира будет доставлять родителям неприятности. Нет, нужно попробовать иную тактику.
– Я знаю, что ты моя сестра. Ты любишь легенды, одежду, красить лицо, ходить в школу…
– Ничего из этого я не люблю! – огрызается Амира.
Я вздыхаю, съезжаю на стуле пониже.
– Тогда что же?
– А есть разница? Не нужно притворяться, что тебе есть до меня дело, все равно ты уйдешь. – Отвернувшись, она упирается коленями в окно.
– С чего ты это взяла?! – восклицаю я. – Я всегда о тебе заботилась. И меня волнует, что ты расстраиваешь наших родителей и ломаешь собственную жизнь.
– О, ломаю. Конечно. Будто кое-кто из нашей семьи не может с легкостью потянуть за ниточки, чтобы все исправить. Что бы я ни творила, последствий не будет.
Я приоткрываю губы. Несомненно, сестра говорит эти возмутительные слова лишь для того, чтобы я вспыхнула в ответ. Несомненно, она не считает так на самом деле.
– Послушай, Амира. Я понимаю, что после смерти Афира ты устраиваешь сцены, но есть шанс, что он жив, и если это правда, я верну его домой. – Я придвигаюсь со стулом ближе. – Тебе больше не нужно бороться против всего мира. Скоро все вернется на круги своя, и тогда ты пожалеешь, что не сможешь жить по-прежнему.
Амира снова смеется, едва слышно и горько:
– Ты беспокоишь меня, Имани. Как такой выдающийся человек может быть столь наивен? Жизнь не кусок стали, который ты подчиняешь своей воле. Все меняется. Люди меняются. Прими это, или в один прекрасный день, обещаю, тебя что-то ужасно расстроит, и ты не будешь знать, как с этим справиться.
Я опускаю смущенный взгляд к ковру. Мое тело неподвижно, а внутри все переворачивается. Я словно стала вместилищем для реки, которая бурлит, пытаясь сбросить меня со стула.
– Может, я думаю или действую не так, как ты, но это не значит, что во мне нет ничего ценного. – Амира вновь поворачивается ко мне и свешивает босые ноги с подоконника. – Я отправлюсь с тобой.
Духи свидетели, я добилась бы большего от кирпичной стены. Сдвигаю стул и поднимаюсь.
– Ты вообще слушаешь, что я говорю, или только ждешь паузы, чтобы открыть рот?
– Себя описала?
Стискиваю кулаки:
– Мы это уже проходили, Амира. Нет – и точка. Слишком опасно.
– Тогда сбегу следом за отрядом, – настаивает сестра. – Афир и мой брат, я имею право с ним увидеться.
Меня охватывает ярость, заставляет шагнуть к подоконнику, на котором примостилась Амира.
– Нет, твой долг – повиноваться старшим. Чти свой долг, и тогда заслужишь права.
Сестра начинает часто, лихорадочно дышать, она тянет ко мне ладони:
– Имани, пожалуйста. Вдруг я там тебе пригожусь!
Я отталкиваю ее руки:
– Не пригодишься! Твое присутствие там лишь подвергнет меня опасности, и твой побег лишь ранит маму.
Амира смахивает слезу и снова пожимает плечами.
– Хуже, чем из-за твоего отъезда, уже не будет. Мама и баба заботятся только о тебе да об Афире. Вы-то идеальны, в отличие от меня. – Ее голос срывается, сама она поникает, вот-вот соскользнет с подоконника.
У меня сжимается сердце, и я спешу заключить сестру в объятия.
– Эй, эй, мама и баба тебя любят, и я тоже. Иначе нам было бы все равно, ходишь ты в школу или торгуешь луком на обочине. Прошу, Амира, дай слово, что не последуешь за мной и сделаешь все возможное, чтобы помочь семье здесь. Ради меня.
– Я не последую за тобой, – бормочет сестра после долгой паузы. – Я останусь здесь и буду ходить в школу.
Она сдалась – какое это безмерное облегчение, но я стараюсь не подать виду, что слишком уж довольна.
– Спасибо. Пойдем, ужин уже готов.
В кои-то веки Амира не спорит. Мы присоединяемся к семье за столом внизу, но, несмотря на хорошие новости и попытки бабы завязать беседу, настроение у всех подавленное. Мама не поднимает покрасневших глаз, не глядит на меня, даже когда накладывает мне в миску бамию[3]. Я не чувствую вкуса обычно восхитительного блюда и почти не замечаю, как проходит время.